Недалёко от жертв стояла согнутая старуха. Огромным горб, подобно скале, отяжелял спину. Сливающиеся с пальцами когти были перепачканные кровью с кусачками мяса. От уродливой туши исходила тёмная гнетущая аура погибели. Рядом валялись различные инструменты пыток. Сейчас бабка шилом ковырялась в чьей-то печени.
— Деточка, скажи мне, где вы взяли эту микстуру, и я отпущу твоих родителей! — старуха, взявшись когтищами за деревянное горлышко, колыхала бутылкой перед носом знакомой девочки, которая заливал слезами и душилась истерическим криком. Клеймо ужаса отпечаталось на лица, а корни волос слегка побелели. Энергия жизни вырывалась из глаз, заставляя белки краснеть, а зрачок безвозвратно белеть и серебриться…
«Я сказала всё, что знаю» — десяток раз повторив одно и тоже, схватилась маленькими ручками за волосы и принялась вырывать клочки…
— Какой-то малец не мог обладать такой микстурой! Мне нужны подробности, — каркающим голосом, как вспышки грома, выкрикивала Карга.
Артём и Аделаида пытались проломить сверкающий барьер, разделяющий комнату надвое.
— Я не знаю подробностей, папа, мамочка, — жалобно и затянуто выкрикнула она.
Демон игнорировал их, как если бы они были назойливой мухой или сущим пустяком.
Я широко открытыми глазами смотрел на статусы замученных людей. Одним из них был тот торговец, которого встретили в дождливый вечер. И его жена, а также охрана.
Кат при помощи жизненных сил не давал погибнуть телам, но их разум… сломлен, вдребезги разбит и растоптан грязными ногами. Такое нельзя излечить ни одним средством.
Мне понравился торговец. Его жена — милая женщина. Теперь они мертвы. Мерзавка в облике похабной старухи зверски растерзал их. Человечность внутри меня требовала жестоко убить обидчика: переломать все кости, выпустить кишки, обмотать вокруг шеи и подвесить на иву.
Да, проклятая человечность, приносит душевную боль. Я так сильно размяк из-за неё. Но, почему-то… Почему-то мне дико хочется убивать.
— Развернись, мразь! — злобно произнеся два слова, я вынул лучистое зелье из пространственной сумки, откупорил пробку и перевернул бутыль: сверкающие золотом капли потекли на окровавленный пол, просачиваясь через доски, исчезали в неизвестность.
Гадина, учуяв аромат эликсира со скипом разворачивалась, будто я проливаю саму жизнь.
— Паршивец, ты чего это делаешь, — на последних словах сорвалась на оглушающий крик. — Мне нужно это для перехода, давай торговаться!
— Конечно, — я двумя руками открыл сумку, показав ещё с две дюжины таких.
Жадность вспыхнула на её лице.
— За первый бутыль ты отдашь мне девочку, — кинул обещанное через барьер. Ёмкость легко преодолела преграду. Ей позволили пройти. Старая легко схватила предмет, и со словами: «Идёт» — гадина двумя когтями отослала девчонку за барьер, она словно на резинках поплыла по полу в мою сторону.
— Зейн, чего ты делаешь? — Заткнись! Забирай и вали, — грубо оборвал Артёма, подкрепив мысленным приказом. Он, подобно безвольному механизму, подхватил малышку на руки и ринулся прочь. Я подал Аделаиде сигнал глазами, она незамедлительно последовала за возлюбленными.
— За второе ты освободишь их, — повторил действие.
Старуха покоренной пятернёй собрала красные нити, до этого невидимые, идущие от людей, и резким движением оборвала их.
Пленные освободились от вечного ужаса.
— Дальше, дальше! — проскрежетала она…
— Не будет дальше, — я вынул бутыль и сдавил его, как сердце, зелье потекло сквозь пальцы, стекала на пол.
Тварь с особой жадностью следила за каждой каплей, как та разбивается, впитывается в древесину. Чувства сменялись на раздражение, нервозность и озлобленность.
— Маленький червячок. Я ведь добродушно хотела пощадить тебя, ибо ты часть демонического народа. Но вшивая полукровка осмелилась показывать клыки. И ради чего?.. Каких-то там людишек… смех, да и только! — озлобленно прошипела она, злобно посмеявшись в конце.
— Нет. Не ради них, ради собственных желаний. Моя душа желает тебя четвертовать!
— А-ха-ха… Ну-ну! Мальчишка, смотри же, смотри хорошенько, на кого ты посмел оскалиться!
Её тело буквально взорвалось, ошмётки плоти и замшелых одеяний разлетелись, прилипая к стенам. Облик старухи был всего навсегда надетой шкурой на волка.