Владимир НЕКЛЯЕВ
РЕИНКАРНАЦИЯ
Рассказ
— Я могу сказать, что я о вас думаю. Я ничего о вас не думаю!
Это неправда. Он обо мне думает. Скорее всего, думает что-то нехорошее, потому и говорит, что не думает ничего.
— Вы напрасно в это влезли. Оно не могло у вас получиться, потому что это не ваше.
Возможно и так. А говорит, что ничего не думает.
— А вы никогда ничем НЕ своим не занимались, доктор?
Он молчит, погрузившись в свое, из чего следует, что ничем НЕ своим не занимался он никогда.
— И не принуждали вас?
Молчит.
Что ж, оно и вправду не могло у меня получиться, потому что это не мое. То, что не твое, получиться у тебя не может. Это понятно любому с самого начала. Однако с самого начала любому понятно и многое другое. Например, то, что он умрет, и существует хоть и не точная, но вероятность предстать после смерти перед Божьим судом. И что? Каждый что ли боится суда? Да каждый полагает, что все окочурятся, а он — нет. Неизвестно как, но смерти избежит.
Доктор или человек, которого я считаю доктором, потому что он принуждает меня глотать таблетки, говорит:
— Это вам не поможет.
Он не имеет в виду медицину. Хотя, может быть, и ее, мы как раз о ней говорили. Я стараюсь не молчать, говорю и говорю с ним, чтобы он вслушался, вгляделся в меня. Сообразил, кто я такой, и поспособствовал, чтобы с меня сняли наручники, которыми я пристегнут к кровати.
— Держитесь.
Я держусь. Хочу лишь, чтобы он понял, что нельзя с человеком, который, хоть и не доктор, однако о том, как выстраивают свои цепочки и взаимодействуют нейроны, знает не меньше доктора, так обходиться.
— Не в моих силах прекратить активные допросы.
Ладно, допустим, активные допросы, как тут называют пытки, прекратить он не может, но ведь он же доктор, он давал клятву Гиппократа, и в любом случае должен быть на моей стороне. Уговорить, упросить, убедить, чтобы с меня сняли наручники, отстегнули от кровати, позволили сделать хотя бы несколько шагов от стены до стены. Однако он никого не уговаривает и никого ни о чем не просит.
— Это не в моей компетенции.
В его компетенции нажимать красную кнопку над столом — и как только он на ту кнопку нажимает, появляется худая, со шрамом над левой бровью медсестра. Она молча наполняет шприц какой-то мерзостью, которую передает ей доктор или человек, которого я считаю доктором, поскольку на нем белый халат, и он следит, как медсестра делает инъекции, после которых начинаются такие спазмы, что от боли я теряю сознание. Когда оклемываюсь, мне сначала выворачивает кишки, а затем перекручивает сознание: я становлюсь вроде как бы и не я — и тот, который НЕ я, наговаривает на того, кто Я, все, что угодно. Уже столько всякого-разного на самого себя я наговорил, но им все мало, мало, мало, они меня пытают, пытают, пытают — и у них претензии к доктору:
— Вы уменьшаете дозы, доктор! Или он привыкает?
Доктор дозы не уменьшает, и я не привыкаю. К этому невозможно привыкнуть. Просто я не понимаю, чего они от меня хотят, и, похоже, они уже и сами этого не понимают.
— Зачем вы упорствуете? Выгодное условие…
— Что в нем выгодное?
— Жизнь. Иначе вы окочуриться можете. Для активных допросов ваше здоровье…
Он покручивает пальцами так, будто подтверждает, что мое здоровье не выглядит пригодным для активных допросов.
Жизнь и вправду неплохое условие. Но почему именно они мне ее предлагают? Кто они такие?
— Кто они такие, — спрашиваю я доктора, — чтобы предлагать то, что уже без них дал Бог?
Доктор морщится, он всякий раз морщится, когда я упоминаю Бога. Затем дает мне таблетки, которые всегда дает за полчаса перед каждой инъекцией, и говорит снисходительно:
— Они — власть, которая от Бога. И значит, могут предлагать то же самое.
Полчаса спустя — очередной укол и допрос. Они мне по часам, по минутам расписали активные допросы, и самое страшное — смотреть на часы, которые висят над столом, где красная кнопка, и ждать.
— Это ложь.
Он достает из маленького холодильника, издающего неожиданно громкое для такой малютки гудение, ампулу с мерзостью.
— Что обман?
— Что власть от Бога. В аутентичном тексте Святого писания сказано: «Всякая власть под Богом». Это уже в переводе попы придумали для царей, что всякая власть — от Него, а не под Ним.
Какое-то время доктор о чем-то думает, затем произносит:
— По-моему, там все-таки сказано, что власть от Бога, но это не важно. Бог к Человеку как к человеку вообще отношения не имеет. Потому что человек не есть человек.