Аграта так передёрнуло, что он чуть не сверзился со скалы, с трудом восстановив равновесие. Десятник метнулся к господину, но тот справился с оплошкой. Но преданный воин больше не оставлял его. Аграт не в себе. Он сейчас уязвимей дитяти – глаз да глаз за смертельно раненным хозяином! Да ещё и преступившим все мыслимые границы.
Где это видано: явиться к Внимающим с такой бесчестной целью?! Хотя... Какой отец от чистого сердца швырнёт камень в этого страдальца – в который уж раз признал десятник. Оно конечно: не всякий и решится на такое... Он бы, скажем, ни за что ни решился! Ну, да он и не аграт аэт Юди. А его дочурка не переняла на себя смерть собственного отца.
Эх, жаль, не было в то утро рядом с господином никого из дружины – со злобной досадой попенял судьбе десятник. Глядишь, иначе бы всё обернулось. А сопливая девчонка – какой от неё толк? Чего дельного могла сотворить юная агрия Ксейя, коли на её глазах порешили изуродовать родного батюшку?
Служанка её – свиристелка бестолковая – обсказала всё, как сумела. Как агрия пошла с утра пораньше будить отца. Как влетел в окошко тот страшный шар тонкого стекла, что таскают из-за моря с западного континента. Как разлетелся он об изголовье кровати. Как на подушку аграта приземлилась склизкая мелкая тварь из того шара. Как ринулась к нему, перебирая мерзкими щупальцами.
Аграт-то спросонья в полный разум ещё не вошёл. Ксейя, недолго думая, возьми да рухни на родного отца. Собой его закрыла. И слизняк, что охотился на аграта, влез прямиком в её ухо. Всосался в голову единым махом. Агрия – покуда не сомлела – долго и дико кричала от лютой боли. С того часа так и лежит в беспамятстве, ровно померла.
Лекари от неё шарахаются – слышать ничего не желают ни о каком лечении. Надзиратели храмов всех шести богов закрывали двери у них перед носом. Проклята, и весь сказ. Повелели немедля сжечь их девочку. Да ещё и донос тану отослали, дескать, аграт аэт Юди скверну, что лезет к нам с запада, искоренять не торопится. И тем ей попустительствует.
А это уже дела не только божьи. Это прямая угроза государству. Которую сам тан Раутмар, не щадя сил, что ни день, отводит от границ.
И не улыбнись аграту аэт Юди удача, пришлось бы ему собственноручно прикончить свою отважную дочь.
– Аграт Багдо! Владетель Юди из западной танагратии Одния! – хрипло чеканил гордый сотник со спокойным достоинством просителя, но не попрошайки.
Сам аграт мрачно обозрел двух пожилых мужичков, что застыли на утёсе, с которого подавался подъёмный мост. Скромные, но дорогие чёрные плащи поверх добротных тёмных курток. Серые штаны из дорогой южной шерсти заправлены в низкие сапоги. На лицах обоих застыло выражение бесстрастной вежливости.
Схожие лицами, как близнецы, привратники обернулись к аграту и сдержанно поклонились. Тот шагнул к площадке, куда ложился подъёмный мост. Утёс привратников торчал из воды совсем рядом, метрах в десяти. И был стёсан до высоты береговой скалы. Ограда на нём сложена из кое-как сцементированных булыжников. Противовесов нет – мост тягали вручную. Если, конечно, намеревались впустить гостей.
Сегодня, судя по всему, гости некстати. И аграт понял, что явился вовремя.
Один знакомец сотника за неимоверное вознаграждение вывел несчастного владетеля Юди на чудаковатого старичка с бездонной головой и дырявыми карманами. Которого подловили, затащили в кабак и подпоили. Оно того стоило: дедок выболтал им некую тайну. Дескать, обычно Внимающие впускают к себе всех, кого ни попадя в любой день и час. Но раз в десять лет сёстры Ордена на целый месяц закрываются у себя наглухо. И тут уж хоть вены режь, хоть голову о валуны мозжи, в цитадель никого не допустят: будь ты аграт, тан, а то и сам бог.
Чем сёстры Ордена занимаются в эти таинственные дни, никому не ведомо. Но, одну вещь заинтересованные люди давненько приметили: после такого затворничества Орден пополняется тремя послушницами. Как правило, девками от пяти до двенадцати годков.
Чем бы мир вокруг ни сотрясался, чего бы люди не творили, всё одно: точно раз в десятилетие и непременно три послушницы. И так пару-тройку тысяч лет кряду. А то и более – есть мудрецы, что присовокупили рождение Ордена к сотворению мира.