– И никогда больше сюда не возвращайтесь, – на удивление беззлобно, скорей устало напутствовала их патронесса Ордена.
Её изрезанные морщинами губы белели, как неживые. Тёмная маска смотрела на воинов со слепым укором, и оттого казалась ещё страшней. Десятник с тремя воинами торопливо втаскивали своего господина в тесный возок. И молча поражались: как же так? Ни единой царапины, ни капли крови, ни застывшей на лице предсмертной муки. Чем это его так?
– Силой, – внезапно ответила патронесса.
И воины вздрогнули. Жутко делается, когда читают твои мысли. Омерзительно до судорог.
– Тем, кто не способен выдержать удар нашей силы, не место здесь, – продолжила женщина. – А он пришёл, не спросясь. Вас к силе не допустил, сберёг. А сам сгорел. Везите своего аграта домой. Похороните. Мы не станем обвинять вас в святотатстве перед таном. И метить не будем – нет здесь вашей вины. Живите спокойно.
Сотник шагнул к ней, тяжко бухнулся на колени, бряцая доспехом.
– Прости, Сиятельная, – прохрипел он, потупившись. – Не со зла мы.
– Ступайте, – отмахнулась женщина, разворачиваясь к дверям башни.
– А Ксейя?! – выпалил сотник, задохнувшись. – С ней как? Неужто зазря всё?
– Ступайте! – грозно бросила через плечо патронесса. – Это не ваша забота. Уводи их отсюда! – властно приказала она... обру и скрылась в башне.
Скакун немедля подался в сторону, разворачивая возок. И вот уже потянул его, часто перебирая ногами, заколыхал по каменной брусчатке двора. Обалдевшие воины кинулись вслед возку, боясь обернуться, пока ворота за ними не захлопнут.
– Ну, Мэри Далтон? – встретил патронессу в коридоре раздражённый голос. – И что мы будем делать с этим приобретением? Материал никудышный, цикличность нарушена. У девки явно кататонический ступор. Какое-то нейротоксическое расстройство. Ты почувствовала, как психованный папаша негативно реагировал на её голову?
– Это почувствовал бы даже мой старый диван, – отмахнулась патронесса, безостановочно бредя по коридору.
– Сотню лет мне гнить без секса, если баронская дочь не словила ту самую импортную заразу. Стиломматофору с западного материка. Помнишь отчёт Эби после её возвращения с западного побережья Руфеса? О стеклянных шарах, заряженных этой пакостью. Которые стали подбрасывать знатному и служилому люду западных агратий.
– Помню, Шарлотта, – устало согласилась патронесса. – Но, сейчас даже думать об этом не в состоянии. Приму ванну, перекушу, а после обсудим.
– А с девчонкой-то что делать? – потребовали у неё ясности. – Не хватало ещё тут развести эту заразу.
– В мобильном модуле? – усмехнулась патронесса. – Я, конечно, не инфекционист. Но, как хирург с почти двухсотлетним стажем, уверена: даже из этого средневекового оборудования никакая зараза не вылезет. Обещаю: передохну и тотчас возьмусь за трепанацию. Если девочка инфицирована…, – она досадливо поморщилась. – Что ж, ничего не поделать. Придётся усыпить бедняжку. И посочувствовать её отцу: мужик зря отдал жизнь за её спасение.
Глава 1
В которой я убеждаюсь, что идиотка
Странная штука природа. Чего не коснись в ней – никакой симметрии. Никакой смысловой закруглённости и законченности образа. Возьмём, к примеру, ту же Франсуазу Саган: стерва, прожигательница жизни, скандальная репутация и всё в таком же духе. А тётка-то была умнейшая! Почему бы при таком уме не наделить человека сдержанностью в манерах и обтекаемым характером?
Идеал, так идеал, и не стоило мелочиться, создавая талант. И так с каждым гением, кого не возьми. Недаром мадам Франсуаза сокрушалась, что вся наша жизнь подтверждает: приходя в этот мир, мы плакали не напрасно.
Прямо накаркала стерва – недаром мне их Наполеон никогда не нравился. Думается, при моём-то везении я в младенчестве визжала сутки напролёт. Хотя, тут я не совсем справедлива. Ибо до шестидесяти двух мне бесконечно везло. Начиная с самого рождения. Покойный батюшка –
крестьянский сын из полуграмотной семьи – обладал грандиозным интеллектом. И нешуточной пробивной силой. Достиг немалых высот: четыре класса, два университета, должность.
Женился на бесконечно замечательной девушке с одним единственным недостатком: она родилась в недрах безнадёжно-непрошибаемой московской интеллигенции. Так называемого старого толка. Я была вполне нормальным ребёнком. В меру умная, в меру приличная. И бесконечно самостоятельная, к чему вынуждали карьеры родителей.