А вот клонирование слизняков антигуманно. И у них там дома не приветствуется. Сам Тармени был ярым противником подобного, но ради меня «переступил». И больше никогда не желает возвращаться к этой теме, за которую станет драть меня, как сидорову козу.
В процессе более пространной и благожелательной лекции о кормушке, меня передёрнуло от макушки до магмы планеты. Моя мартышка оказалась такой сволочью, что не эволюционировала себе «млекопитание». Мамаши на планете Тармени кормили младенцев, отрыгивая полупереваренную белковую пищу из особого желудка. Мысль о том, что придётся жрать продукт пищеварения гориллы, упорно подталкивала к голодовке.
Тармени настаивал, замешивая для меня указанную бурду: переживал, что на овощном меню я просто загнусь. Но меня перемкнуло так, что в башке замкнуло. Я несколько раз честно пыталась пообедать у этой кормушки. Но всё заканчивалось тем же, чем и у мамы-обезьяны: срыгиванием.
Тармени возился со мной, как с кровным дитём. Забивал мозг кучами полезной информации о калориях, витаминах и смирительных ремнях. Я искренно шла на эксперимент с открытым забралом в заботливых лапах старшего товарища. Добросовестно закрывала глаза, дабы не самопровоцироваться. Открывала рот, дабы разделить с богом ответственность за жизнь ребёнка. Мужественно глотала эту бурду, из которой удалили вкус и запах. Но мозг не желал идти на компромиссы: пища вылетала обратно расшалившимся гейзером.
Ей-богу! Учёного, застрявшего на очередном этапе эксперимента, мне было жальче, чем себя. Он с таким беспокойством совал мне под нос голограммы с результатами анализов и прогнозами, что его ужасная морда становилась почти милой.
В конце концов, я попросила разбавить это его питательное дерьмо до консистенции привычного молока. Чуть-чуть подсолить, не жадничать с сахаром и придумать, как соорудить мне соску. С этим он справился. Но соорудить мне ещё и губы для сосания было не в его власти.
Мы победила и это, модифицировав процесс. Теперь мне приходилось не высасывать обед, а выстреливать в рот, сжимая всеми четырьмя лапками нечто вроде резиновой клизмы. Та тоже навевала всякие ассоциации. Однако тут я смогла взять себя в руки, то и дело, давясь при неудачных попаданиях. Но, дело пошло на лад: белок поступал в организм. А улучшающиеся результаты анализов в галограммы.
Зато лазить по многочисленным гимнастическим сооружениям мне понравилось. Я ощущала замечательную лёгкость и, как умела, размышляла о гравитации. Просить же о консультации боялась пуще огня: иновселенский паровоз – коли его столкнуть вопросом – можно остановить только истерикой. Я же приняла твёрдое решение не ссориться с тем, кто может оказаться единственным моим сожителем на…
Только бы не на тысячелетия! Этого я точно не выдержу.
Три следующих месяца пролетели незаметно. Я переросла колени Тармени на целую ладонь и здорово окрепла. Меня уже не шатало при ходьбе на ногах. Но бегать на всех четырёх, неожиданно, понравилось больше.
Мне уже позволялось носиться примерно по третьей части того, что называлось научно-исследовательской базой. Во всё «научное» с «исследовательским» мелюзге доступ перекрыли. Но и по доступному бегать-не перебегать. Нескончаемые конструкции для лазанья покрывали стены и потолки каждого помещения, включая коридоры.
Моя гнилая вестибулярка в третьей жизни приказала долго жить! Никакая высота, никакие полёты с перекладины на перекладину не напоминали о жалком двуногом – с его головокружениями на табурете под сгоревшей лампочкой. Я была быстрой, ловкой и почти всемогущей!
Конечно, этот гад время от времени демонстрировал мне, что значит настоящий примат. Хотя предпочитал прямохождение: руки ему нужны для умных занятий. А мне только для приятных!
Старое доброе «хреново» посещало меня по вечерам: жутко тосковала по сыну и скучала по друзьям. Едва перед глазами вставала суровая младенческая мордашка Вейтела – теперь уже шестилетнего джентльмена – рядом вырастал незабвенный лик свекровушки. Он гневно трудился над обвинениями в мой адрес: и совести нет, и смылась втихаря. И попомнишь, и воды тебе не будет «напиться перед смертью». Стопроцентный эффект присутствия.
Мысли с чувствами покупались на обманку и тонули в туманности, прозванной Дженнифер. Ни внешность, ни целый букет новых замашек не обманывали меня на её счет: моя долгожительница соблюла себя в целости. И случись нам в очередной раз повоевать, я неизменно продолжу ощущать себя сапёром, шагнувшим на минное поле с маникюрными щипчиками.