– Намекаешь на ваши неразрешённые проблемы?
– На наши неразрешённые проблемы. Несмотря на твою персональную видовую деградацию, твой сын все ещё в наших рядах.
– Спасибо, что не говоришь о нём, – вздохнула я, и, кажется, ещё больше состарилась.
– Не переживай, – тепло посоветовала Шарли. – С Вейтелом всё в порядке. Он умный мальчик. Он разберётся, как вам вместе пережить эту беду. А вот планетарную придётся ликвидировать нам с тобой. Я категорически не желаю вымирать на развалинах этого мира посреди роботов-недоносков. У меня, как оказалось, перспектива вечной жизни наклёвывается, – многозначительно уставилась она в мои подрагивающие глазки. – Что пялишься? Я не брезглива. Мартышкой, так мартышкой. Лишь бы мозги работали. И было, чем держать ложку. Знаешь, а ведь моя мать служила в шестой пехотной дивизии Сил Западной пустыни. Вы русские очень трепетно относитесь к истории Второй Мировой. Мы тоже. Слыхала когда-нибудь про Армию «Нил»?
– Миллион раз, – честно отрапортовала я. – Из Армии «Нил» в сорок первом создали восьмую британскую армию. Генерал-лейтенант Алан Каниннгем. Там у них были…, если правильно помню: южно-африканские дивизии, индийская… Даже новозеландцы затесались. И танки.
– Ого! – поразилась Шарли.
– Да нет. Я нормальная. Это у внука «бзик на почве». Он кроме, как о военной истории, ни о чём думать не умеет. Все эти Роммели, Жуковы, Монтгомери с Паттонами. А пишет с такими ошибками, что вся классическая литература рыдает. Когда рядом с тобой с утра до утра обсуждают сражения и прочие гадости, невольно приобщишься. Ты про маму говорила. Значит, и ей досталось?
– Ещё как. Сначала Северная Африка, а потом Италия. Я её молодой вообще не помню. Жила-жила без матери, а потом обзавелась. Когда уже и не особо-то нуждалась.
– Потому и живёшь необлизанная, – посочувствовала я.
– Не понимаю, о чём ты. Опять эти ваши штучки всеобъемлющей русской души?
– Ну, когда у коровы рождается телёнок, мать его облизывает…, – принялась, было, объяснять я, но осеклась: – Да чёрт с ней, с говядиной. Ты с чего это маму вспомнила? К войне готовишься? Она у тебя кем служила?
– Врачом. Хирургом. И убери эту паскудную ухмылку. Да, у меня в пяти поколениях сплошные врачи. Не всем же везёт родиться под забором. Ладно. Мы не об этом. Ты сама-то к войне не готовишься?
– Ещё как. Я, собственно, и не прекращала воевать. С какой стати? Эти твари меня сначала изуродовали, потом и вовсе убили. И что, спускать такое хамство?
– Матрёшка, а ты знаешь, как с ними воевать? – насупилась Шарли.
– В общих чертах, – пришлось глубокомысленно закатить глаза, дабы не углубляться в мою дремучую неосведомлённость.
– Я согласна, – чуть ли не торжественно провозгласила она, выпрямляя спину.
– Чего согласна? – не дошло до меня с полуслова. – Считать крестовые походы полной фигнёй? Или объявить всеобщую мобилизацию?
– Я согласна быть твоим конфидентом, – хладнокровно заявила Шарли. – Ты ж сама набивалась. Что, не помнишь? С памятью проблемы? Гормональный скачок? Видать, скакануло с галактической мощью. Или с божественной? Так скакануло, что мозги сплющило?
– Ты чего раскудахталась? Хочешь, так будь. Я и не сомневалась, что ты встрянешь в мой заговор. У тебя дивный талант на всякие паскудства. Да и доверяю я тебе побольше, чем всем нашим вертихвосткам. Ну вот! Началось.
– Отчаливаешь? – поняла Шарли, таращась на мои исчезающие формы.
– Не вставай. Провожать не надо. Сама понимаешь, – развела я руками в дырьях и потёках.
– Не пропадай надолго…
А дальше тишина. И уже почти родная морда «в конце тоннеля».
– Прости, что прервал вас так грубо, – вежливо указали мне на безответственность женщины, не умеющей следить за временем.
– Это ты прости, что увлеклась, – выдала я аванс вперёд на всякий случай. – Всё время помнила. Потом Шарли втянула в разговор, ну, и… пошло-поехало. Ты был прав: здорово устала, – проворчала заплетающимся языком, пытаясь разодрать веки. – Креветок хочу. И тутовых ягод. Только чёрных, а не розовых. Розовые жрите сами. Бедненький мой Вейтел. Мой Лисёнок никогда не попробует тутовых ягод.
– Следующее дальнее зондирование через пятьдесят четыре часа? – не купился Тармени на моё жалобное лживое блеяние.