– Перед уходом я запустил систему посменного анабиоза, – завёл свою просветительскую шарманку Тармени. – Для экономии ресурсов. К сожалению, у нас осталось всего сорок три целых, восемь десятых объёма запасных питательных элементов для оптимального функционирования базы. Потом придётся переходить на местные энергоресурсы…
Он бубнил, а я, прижавшись к мужу, успокаивала нервы мыслью, что этого хватит ещё на пару тысяч лет. Если исходить из того срока, что он прожил на потраченных пятидесяти шести процентах. А там посмотрим, коли будем ещё в состоянии.
И чего там барбосы так возятся? Что, трудно хозяевам двери отворить? Или они там без нас безобразили, устраивая вечеринки? Наклонировали себе баб и вперёд. А теперь поспешно распихивают по углам следы своего морального падения.
– Не думаю, что биороботы испытывают потребность в подобных мероприятиях, – начал нудить Тармени.
Я долбанула его кулаком в бок. И облегчённо выдохнула: по здоровенному люку побежала световая полоска с пляшущими цветными пятнами. Любимый читал это своё узелковое сообщение, а я прикидывала: интересно, через сколько дней после внедрения в мою бабуиновую шкуру, можно заняться сексом? Шестнадцать лет ждала! Такой «невтерпёж» меня ещё никогда не посещал.
Изабель Аджани была права: когда любишь мужчину, тебя вечно морочит иллюзия, что ты просто обязана помочь ему измениться. Жаль, что никто умный не надавал мне по этой иллюзии семнадцать лет назад: столько времени маялись дурью.
Тармени, не оборачиваясь, хмыкнул, а за люком что-то зашипело. Мы возвращались домой.
Эпилог
Разбудили барбосы, включив потолок над головой – мой будильник. Хотела, было, ещё подремать, но гвалт каких-то сопляков-звероящеров мёртвого поднимет. Взяли моду устраивать утренние свары над моей головой. Нарочно что ли? Уж не Крокодил ли их подучил, как можно досадить богам в их семейном Аиде. Этот мерзавец только лицом к лицу приличия блюдёт. А за спиной всячески пакостит – неугомонный старпёр.
Чучело из него сделать, что ли – лениво мечтала я, разворачиваясь из бублика в потягивающуюся собаку. Затем перевернулась на брюхо и занялась кошачьими потягушками: хвост трубой, иголки врозь. Наконец, открыла глаза и убедилась: любимый давным-давно на ногах.
Заботливый бобик сунулся, было, с утренней кашей. Я щёлкнула его хвостом по макушке и сорвалась с постели:
– Потом!
Потрусив к дверям, машинально глянула на потолок: два юных мордоворота кружили в небе, норовя откусить друг другу конечности. Вокруг мельтешили болельщики, ожидающие своей очереди на драку. Я мысленно сплюнула и выкатилась в коридор.
Сроду не терпела утреннюю зарядку, но с некоторых пор она мне приглянулась. Заставлять себя не приходится: мартышечья натура загоняет тебя лазить по турникам и гарантирует удовольствие. Вот, что значит, быть в ладу с собой – похвасталась я Сли. В ответ ни вздоха, ни чиха, ни стона. То ли дрыхнет ещё, то ли измышляет гад, как бы загнать меня за работу: что-нибудь изыскивать вослед супругу. В сподвижницы меня толкает поросёнок.
Это на семейном фронте у нас с Тарменюшей сплошное бланманже. А вот в собственной башке гремит неувядающая война за самоопределение. Порой я ощущаю себя двуглавым драконом, каждая башка которого воюет за то, что его левая пятка похощет. Странно, пятка у нас общая, а подход к ней разный. Прямо, камень преткновения, а не конечность.
– Собственно, потому я и был противником того, чтобы твой уа-тууа сохранил свою индивидуальность, – укоризненно протелепатил Тармени вместо «здрассьте».
Я спикировала с потолка в дверь лаборатории. Перемахнула предбанник, влетела в лабораторию и запрыгнула в рабочее кресло – оно едва успело раздаться, принимая дополнительного седока. Навалившись на согбенную спину супруга, куснула его в темечко. Потёрлась носом о затылок и приземлилась на задницу. Тармени так и не отлип от своей лабораторной стекляшки – на этот раз в кубе роились какие-то омерзительные насекомые.
У нас таких не водится – я бы запомнила. Значит, любимому снова притащили посылочку с юга. Такое впечатление, что от нас хотят отделаться, забивая его голову познанием непознанной дряни. Дескать, коли бог при деле, так и народу радостно на приволье.