Разбавляется это всё моими размышлениями и мечтаниями, а так же редкими тихими криками со стороны ведьм в сторону кого-то из служанок. Несколько раз в такие моменты я даже слышал громкие хлопки от ударов и последующие тихие всхлипы служанок, от чего мне становилось не по себе, ведь попробуй сейчас кто-то сделать мне что-то плохое и я даже защититься никак не смогу, а боль я терплю крайне плохо…
Однако, сколько бы я не волновался по этому поводу, за все полтора месяца такого так ни разу и не произошло. Ни на кого из детей даже голос не повысили, не говоря уже о применении в их стороны кем-то физического насилия, что меня несколько обнадёживало.
А, ну ещё, разумеется, разбавлялись мои будни моими… походами в туалет. И, честно говоря, не хочу об этом не то что говорить, а даже вспоминать. Скажу лишь, что хоть это и вполне естественный процесс, на который я, будучи в теле младенца, никак не могу повлиять, однако всё равно каждый раз я чувствовал себя невероятно униженным.
Пожалуй, это худшее в жизни младенца, имеющего память с прошлой жизни.
Правда, имеются ещё две ужасные стороны в такой жизни, которые даже не сразу в глаза бросаются.
Первая — это то, что мне приходиться подражать другим детям. Зачем? Потому что иначе я привлекаю к своей персоне слишком уж много внимания, ведь другие дети, в отличии от меня, совершенно обычные. Так что, согласитесь, это довольно странно, если младенец не плачет и не делает каких-то странных вещей. Какие именно «странные вещи» мне приходиться делать — говорить не хочу.
Вторая — это… скука.
До того, как я попал в теле младенца, я даже не представлял, насколько это может быть скучно, вести подобный образ жизни. Без телефона, без компьютера, без интернета, без телевизора, без каких-либо игр и книг. Опять же, в некоторые моменты из-за такого образа жизни мне казалось, что я начинаю особенно активно деградировать, пока моя личность буквально разлагается.
В общем, жизнь младенца — это ужасно.
Тем не менее прямо перед своей смертью — перед тем, как я ушёл в темноту и через пару мгновений очнулся в этом теле — я точно помню, как подумал о том, что я хочу второй шанс.
И он мне выпал.
Мне в очередной раз повезло.
Скорее всего, это снова ничем незаслуженное везение, которое было бы куда справедливее, если бы досталось другому, более хорошему человеку.
Однако, раз именно мне повезло… раз именно мне дался второй шанс… я потерплю всё плохое, приложу все усилия и даже больше, и в конечном счёте я проживу хорошую, достойную жизнь, наполненную счастьем.
Я обязательно это сделаю.
Глава 4
Прошло где-то полгода с моей реинкарнации.
И я всё ещё не сошёл с ума. Вроде бы…
Честно говоря, мне до сих пор трудно даётся жизнь младенца, хотя, казалось бы, уже столько времени так живу, да и большую часть времени всё равно провожу за сном. Однако, вспоминая свою прошлую жизнь, заполненную различными развлечениями и, как оказалось, невероятно приятной тишиной, на меня всё равно зачастую накатывает волна печали, потому что, порой, скука начинает буквально меня сжирать изнутри.
И это я не утрирую. Пару раз доходило даже до того, что я действительно подумывал начать биться головой об стену. Вернее, в данном случае об деревянную стенку своей детской кроватки.
Благо, до этого и подобного этому я так ни разу и не дошло, так что я всё ещё могу считать себя полностью психически здоровым человеком, что не может не радовать.
Особенно, если учитывать, что всё худшее — уже позади!
Другие дети, наконец-то, дошли до возраста, когда начали учиться ползать, а как следствие — нас стали выпускать из наших «клеток», давая ползать по комнате, изучая её, пускай всё это и под пристальным взглядом десятка служанок сразу.
И так как я решил подражать другим детям, изучение комнаты и вещей в ней довольно сильно затянулось. Впрочем, с другой стороны, таким образом я, можно сказать, растягивал удовольствие, понимая, что в ближайшее время иное развлечение мне не светит, кроме как, разумеется, тех, что уже были у меня ранее. Как, к примеру, изучение местного языка, на котором тут разговаривали все взрослые.
В этом я, кстати, неплохо преуспел — я уже понимаю большую часть их речи, не считая тех редких моментов, когда они говорят какие-то сложные и необычные слова. В эти моменты я просто стараюсь их запомнить, а потом, когда остаюсь один, пытаюсь их произнести, что выходит у меня, естественно, довольно плохо.
Тем не менее сейчас меня это мало волновало.
Я был занят другим, куда более интересным занятием — ползаньем.
Даже поверить не могу в то, что возможность двигаться оказывается является столь прекрасной. Я, конечно, и будучи в прошлом теле понимал, как ужасно иметь какие-то физические ограничения и инвалидность, однако тогда у меня всё равно оставался бы доступ к телефону, компьютеру, интернету и телевизору. В общем, я бы не умирал со скуки в большинстве из возможных случаев.
Но ладно, ближе к тому, что я узнал во время своего столь интересного нового увлечения, которое я ждал и жду день ото дня.
Во-первых, пол, стены и, судя по всему, потолок сделаны из каких-то тёмных каменных плит, что уже само по себе наталкивает на определённые мысли — например, на то, что это какой-то подвал или же даже, скорее, полноценное подземелье, а может это и что-то вроде замка судя по тому, что я видел каждый раз, когда меня выносили из этой комнаты и проносили в длинном коридоре, сделанном из таких же каменных плит, неся в другую комнату, в которой меня и других детей уже мыли в небольшой бадье с тёплой водой.
Во-вторых, освящалось это всё не лампочками и даже не люстрами, а… какими-то винтажными фонарями, внутри которых во всю горели самые обычные свечи. При этом за всё это время я ни разу не видел здесь нигде не то что каких-то электрических приборов, а даже в целом каких-то достижений современного мира. Всё, что тут есть, будто взято из какого-то средневековья.
В целом, учитывая эти и некоторые другие факторы, поначалу я даже думал, что это какая-то странная глухая деревня, живущая даже в современные времена в старообрядном стиле. Однако…
Потом я увидел «в-третьих» и в моей голове словно что-то щёлкнуло.
Произошло же это, когда нас выпустили из наших кроватей в первый раз. Именно тогда я смог нормально рассмотреть других детей. И да, собственно, дети и стали тем самым «в-третьих». А всё дело в том, что среди обычных детей были… не совсем детьми.
Хотя нет, вернее всё же будет сказать, что это всё ещё те же самые дети, которые совсем недавно были младенцами и которые никаким образом не могут сами о себе позаботиться. Вот только… одного взгляда на них хватает, чтобы понять, что эти дети… в общем, они нелюди.
Да, среди подобных мне, обычных детей, которых было большинство, были ещё и дети с длинными, заострёнными ушами, а ещё и те, у которых вместо человеческих ушей были нечеловеческие, животные уши, вместе с которыми, кстати, шёл такой же животный хвост.
И это — не единственные отличия между нашими телами.
Например те, у кого длинные, заострённые уши, так же все поголовно имеют светлые, почти полностью белые, шелковистые волосы и чуть более стройные тела. А те же, у кого есть животные уши и хвост, как правило так же имеют куда более объёмные волосы и острые ногти, которые хоть и часто стригут, однако даже это им мало помогает бороться с этим. А ещё, как мне кажется, стоит зубам этих детей прорезаться, как окажется, что и их зубы почти столь же острые, как и у животных.
Ну и если дети с острыми ушами во всём походят друг на друга, как и людские дети, то вот у детей с частями животными ситуация иная — у кого-то уши и хвост кошачьи, у кого-то собачьи, а у кого-то лисичьи. У одного они, по-моему, даже волчьи.