— Вот завтрак номер девять, — смущенно говорила она, ставя блюда на стол. — Наверное, ужасный, боюсь, в рот не возьмете. Сама чуть не выплюнула, когда попробовала.
Удивляясь, что роботу свойственны такие чисто человеческие недостатки, мы тем не менее не могли дождаться, когда же наконец можно будет наброситься на этот «ужасный» завтрак номер девять и проглотить его в мгновенье ока.
— Полдник номер семьдесят семь, — извещала она. — Целлофановые кулечки, немножко петрушки и жевательной резинки. Потом обязательно надо прополоскать рот, иначе не отделаетесь от препротивного ощущения, что вы съели что-то не то.
А мы чуть не дрались из-за добавки. Тут даже Абигайль-Агамемнон-Агата больше не пряталась, а вертелась у самого стола, а что касается отца, то он запросто набрал те десять фунтов веса, которых ему явно не хватало
Когда же А.-А.-Агата почему-либо не желала выходить к обеду, еда ждала ее у дверей ее комнаты, и в засахаренном яблоке на десерт торчал крохотный флажок. Стоило только поставить поднос, и он тут же исчезал.
Но бывали дни, когда Агата все же появлялась и, поклевав как птичка то с одной, то с другой тарелки, тут же снова исчезала.
— Агата! — в таких случаях укоризненно восклицал отец.
— Не надо, — тихонько останавливала его Бабушка. — Придет время, и она как все сядет за стол. Подождем еще немножко.
— Что это с ней? — не выдержав, как-то воскликнул я.
— Просто она не в своем уме, вот и все, — заключил Тимоти.
— Нет, она боится, — ответила Бабушка.
— Тебя? — недоумевал я.
— Не столько меня, а того, что, ей кажется, я могу ей сделать, — пояснила бабушка.
— Но ведь ты ничего плохого никогда ей не сделаешь?
— Конечно, нет. Но она не верит. Надо дать ей время, и она поймет, что ее страхи напрасны. Если это не так, я сама отправлю себя на свалку.
Приглушенное хихиканье свидетельствовало о тс что Агата прячется за дверью.
Закончив накрывать на стол. Бабушка заняла свое место напротив отца и сделала вид, будто ест. Я та, до конца и не разобрался, да и, пожалуй, не очень-то хотел, что она все же делала с едой. Она была волшебницей, и еда просто-напросто исчезала с ее тарелок.
Как-то за обедом отец вдруг воскликнул:
— Я это уже ел когда-то. Помню, это было в маленьком ресторанчике в Париже, рядом с «Ле Де Маго». Лет двадцать или двадцать пять тому назад. — И в глазах его блеснула слезинка. — Как вы это готовите? — наконец спросил он, опустив нож и вилку, и посмотрел через стол на это необыкновенное существо, этого робота… Нет, не робота — женщину!
Бабушка спокойно выдержала его взгляд и наши с Тимоти взгляды тоже; она бережно приняла их как драгоценный подарок, а затем сказала тихо:
— Меня наделили многим, чтобы я могла все это отдать вам. Иногда я сама не знаю, что отдаю, но неизменно и постоянно делаю это. Вы спрашиваете, кто я? Я — Машина. Но этим не все еще сказано. Я — это люди, задумавшие и создавшие меня, наделившие способностью двигаться и действовать, совершать все то, что они хотели, чтобы я совершала. Следовательно, я — это они, их планы, замыслы и мечты. Я то, чем они хотели бы стать, но почему-либо не стали. Поэтому они создали большого ребенка, чудесную игрушку, воплотившую в себе все.
— Странно, — произнес отец. — Когда я был мальчиком, все тогда восставали против машин. Машина была врагом, она была зло, она грозила обесчеловечить человека…
— Да, некоторые из машин это зло. Все зависит от того, как и для чего они создаются. Лисий капкан — простейшая из машин, но она хватает, калечит, рвет. Ружье ранит и убивает. Я не капкан и не ружье. Я Бабушка, а следовательно, я больше чем просто машина.
— Почему?
— Человек всегда меньше собственной мечты. Следовательно, если машина воплощает мечту человека, она значительней и больше его самого. Разве это не так?
— Ничего не понимаю, — воскликнул Тимоти. — Объясни все сначала.
— О небо, — шутливо вздохнула Бабушка. — Терпеть не могу философствовать и совершать экскурсы в область эстетики. Хорошо, скажем так. Люди отбрасывают тени, и порой их тени бывают огромного размера. А потом человек всю жизнь стремится дотянуться до собственной тени, но безуспешно. Лишь в полдень человек догоняет свою тень и то всего лишь на короткое мгновенье. Однако мы с вами живем в век, когда человек уже может догнать свою тень, и любую Великую мечту можно сделать реальностью. Это сделает машина. Именно это делает машину чем-то большим, чем просто машина, не так ли?
— Пусть так, — согласился Тим.
— Например, как ты считаешь, кинокамера и кинопроектор — это все же нечто большее, чем простые механизмы. Они способны мечтать порой о прекрасном, а порой о том, что похоже на кошмар. Назвать их машиной и на этом успокоиться было бы ошибкой, не так ли?
— Я понял! — обрадованно воскликнул Тимоти и засмеялся.
— Значит, вы тоже чья-то мечта, — заметил отец. — Мечта того, кто любил машины и ненавидел людей, считавших, что машины зло.
— Совершенно верно, — сказала Бабушка. — Его звали Гвидо Фанточини, и он вырос среди машин. Он не мог примириться с косностью и шаблонами.
— Шаблонами?
— Да, ложью, которую люди пытаются выдавать за абсолютную истину. «Человек никогда не сможет летать». Тысячелетьями это считалось истиной, а потом оказалось ложью. Земля плоская, как блин, стоит ступить за ее край, и ты попадешь в пасть дракона; чудовищная ложь, и это доказал Колумб. Сколько раз вам твердили, что машины жестоки? И это утверждали люди, во всех отношениях умные и добрые, а это была избитая, много раз повторяемая ложь. Машина разрушает, она жестока, бессердечна, не способна мыслить, она чудовище.
Доля правды в этом, конечно, есть. Но лишь самая крохотная. И Гвидо Фанточини понимал это. Сознание этого не давало ему покоя, как и всем таким, как он, возмущало, приводило в негодование. Он мог бы и не пойти дальше этого, но избрал другой путь. Он стал сам изобретать машины, чтобы опровергнуть вековую ложь о них.
Он знал, что машине чуждо понятие нравственности, сама по себе она ни плоха, ни хороша. Она никакая. Но от того, как и для чего вы будете создавать машины, зависит преобладание добра или зла в людях. Например, автомобиль, это мертвое чудище, неспособная мыслить масса металла, вдруг стал самым страшным в истории человечества растлителем душ. Он превращает мужчину-мальчика в фанатика, обуреваемого жаждой власти, безотчетной страстью к разрушению и только к разрушению.
А ведь те, кто создавал автомобиль, даже не помышляли об этом. Но так получилось.
Бабушка обошла вокруг стола и наполнила наши опустевшие стаканы прозрачной минеральной водой из указательного пальца своей левой руки.
— Вот поэтому нужны другие машины, чтобы восполнить нанесенный ущерб. Машины, отбрасывающие грандиозные тени на лик земли, предлагающие вам потягаться с ними, стать столь же великими. Машины, формирующие вашу душу, придающие ей нужную форму, подобно чудесным ножницам обрезая все лишнее, ненужное — огрубелости, наросты, заусенцы, рога, копыта — в поисках совершенства формы. А для этого нужны примеры, образцы.
— Образцы? — переспросил я.
— Да, нужны люди, с которых можно брать пример. Чем усерднее человек следует достойному примеру, тем дальше уходит от своего волосатого предка.
Бабушка снова заняла свое место за столом…
— А ты, ты, конечно, никогда не ошибаешься, ты совершенство, ты лучше всех?!
Голос донесся из коридора, где, мы знали, стояла, прижавшись к стене, и подслушивала Агата и наконец не выдержала.
Но Бабушка даже не повернулась в ту сторону, а спокойно продолжала, обращаясь к нам, сидевшим за столом.