Духовное путешествие vs скитание
Это был вторник. 21 июля н-го года. Жаркая пора, неправда ли?
В тот период своей жизни я не знал, чем хочу заниматься. Просто не представлял себе, кем мог бы стать. Наверное, каждому из ныне сидящих за компьютером это знакомо.
За окном, стекла которого собрали на себе пыль, грязь и трупы насекомых, я наслаждался солнечными лучами, пока не понял, что настала ночь. Знаете (а Вы ведь точно знаете), время летит очень быстро, когда занимаешься самобичеванием - жалкой попыткой найти оправдание себе и другим. Так вот, я восемь часов просидел у окна, жарясь под солнцем и листал книгу Керуака, зависая на одном и том же предложении.
“В очертаниях вечереющих гор я увидел надежду”.
Чертовски гениально! Я завидовал героям, которые жили настоящей, веселой жизнью, не предпринимая для этого каторжных усилий. Они были настоящими. Там, на жесткой бумаге из опилок дерева, растущего в двух километрах от городка, в котором очутился совсем недавно - я будто нашел друзей.
Мне захотелось найти надежду, чтобы убедить себя-скептика в том, что она существует. И я попытался.
Включил свой старенький компьютер, пылящийся на серванте со времен презентации «Macintosh». Подождал минут пять, пока загорится экран, включил Интернет (благо, провайдер закрыл глаза на мои несвоевременно посланные чеки) и начал писать.
Снова.
Необходимо.
Для себя и Вас.
РЭЙ. Глава 1
Идя вперед, я видел только темноту, пыль дорог после жаркого дня и прохладный ветер поздней ночи обволакивали, словно я сталь для них родным. Я бы не удивился, будь это правдой, но привык к вранью и научился лгать, подобно самому искусному иллюзионисту. Ветер привык убаюкивать таких как я странников, ищущих свой путь в самых неожиданных местах - в дороге, в придорожном мотеле или в литературном клубе "Шоколадный Брауни".
Я шел сквозь темень, пробирался через густые хащи, стирая тонкую подошву новеньких кед, купленных на городской барахолке за ерундовые деньги пропитого пособия, и думал о том, как бы поскорее добраться до заветного Конца. Так долго искал этот чертов пункт назначения, что наивно уверил себя в его настоящем существовании.
Шел долго. Если бы умел следить за звездами на черном полотне, зовущимся небом, несомненно знал бы точное время, но знаете, оно так скоротечно, что плевал я на него с высоты птичего полёта. Часы обменял на пачку сигарет с навороченными фильтрами, в сотый раз поражаясь своей несуществующей предприимчивости. Я начал курить давно, лет с одиннадцати, когда парни из нашей деревушки пытались закадрить девчонок, а я за одну дозу хренового никотина крал ром из дедового тайника, пока тот смотрел очередной матч по черно-белому телевизору или пытался соорудить партию окон из старой ольхи для соседского коттеджа в Верхнем Тиссе.
Шел день, а может два, забыв о прошлом, забив на остановки и перекусы. Желудок упрямо не хотел сдаваться, выжымая последние соки из организма, но он не знал, что по натуре я человек упрямый, и это вовсе не было связано с ленью. Просто череда обстоятельств, не более. Последний ломтик ржаного хлеба я съел прошлым вечером, запив дешевым пивом, которое раздобыл в сельском ларьке. Перетащил пару десятков мешков с кукурузой в ангар по просьбе старого фермера, читающего "Одиссею" и получил банку долгожданного хмельного напитка. Та скудная трапеза стала последней надеждой для меня, продлив желание идти дальше еще на день. Я не говорил о силах и возможностях своего организма, потому что никто и ничто не могло управлять страстным желанием ощутиться в месте из моих снов о прошлом, которое я пытался забыть. Голод не повлиял на мою способность странно мыслить от чего мне казалось, я бы мог с успехом заделаться голодным художником или трубадуром, умей я искусно рисовать или писать сонеты. Но мне не довелось быть первым, и уж точно я не смог бы стать вторым: рожденный бедным - я стал богатым, но ценность этого богатства можно измерять не количеством золотых монет или крупных банкнот, нет, это был чистый опыт, сотворенный бессоными ночами, потом и запекшейся кровью на руках от молота наковальни.
Я бы мог стать музыкантом, имея безупречный слух, но не имея хорошего инструмента, и все, на что я мог рассчитывать это натколотые чашки из дедового сервиза на двенадцать персон, которые были невероятно бессымсленны в использовании, но отдавали мелодичным звоном, когда маленький я колотил деревяшкой по твердому, как для фарфора, материалу. Наш двор с вросшим в землю домом был моей личной консерваторией. Я не мыслил своей жизни без джаза по выходным и блюза по понедельникам, а в остальное же время мои уши наслаждались мелодичным грохотом молота в руках темнокожего паренька крепкого телосложения. Его звали Жан-Франсуа, близкие прозвали его "Французом". Человеком он был неплохим, но не имел никакого отношения к стране прованских трав, появившись на свет в деревушке южного континента. Он, как и все мы, странники, метался между желаниями и возможностями. Вольные, как ветер, что гуляет по просторам брошенных улиц, бродяги, что воют на луну - шлюху ночи.