Я шел вперед вспоминая брошенных друзей, мысли о которых, словно светлячки, освещали мне путь к совершенному Концу детских мечтаний и мужских бредней. Мне не хотелось спать, но усталость упрямо боролась с моим упрямством, которое я выставил как щит, чтобы быть устойчивым к восприятию обстоятельств. Вспоминаю то изобилие чувств, не умея с ним обращаться, и это заставляет меня улабнуться, разжать челюсти и притвориться радостным человеком, который всего лишь снял грустную маску.
Иду по асфальтированной дороге с белыми полосками и считаю их неизмеримое количество, будто мне есть дело до цифр, но это не простое безделье, а специфический способ развлечься, этакая замена потрепанной временем шахматной доске с самодельными фигурами. Деревянные столбы преследовали меня всю дорогу, начиная с понедельника прошлой недели, а сейчас я буквально готов был снести всё на своём пути, немного теряясь в затуманенном прошлом. Время от времени я мог наблюдать как машины неслись на бешеной скорости, не реагируя на знаки внимания со стороны пешего бродяги, то бишь меня. Свет погас, когда я остановился на перекрестке, размышляя о том, в какую сторону держу путь. До ближайшего поселка около пяти миль через густые кустарники, небольшой лесок со сбитыми деревьями и мелководную речку.
Я уже бывал в этих краях, воображая себя владыкой здешних полей в сотни акров, представлял себе возвращение блудного паренька, попытавшегося насытиться мечтой. Не то, чтобы я считал эту деревушку чем-то чужим, но проведя большую часть жизни, кочуя с места на место, мне было непозволительно думать о ней как о чем-то родном. Постоянные путешествия закалили мой характер и свели счеты с благоразумием. Я не был наивным и легкомысленным, но при этом мне была свойственна незаурядность, веселье и простота. Я не сложный человек по натуре, но понять меня сложно, учитывая все тоже безразличие к мнению и чувствам других. Я противоречив, и это, пожалуй, самое подходящее слово, чтобы описать мое состояние.
Мне довелось поведать много чего, скитаясь по самым отдаленным уголкам планеты - уж так распорядилась судьба, в которую я, признаться, не верю. Во многом я участвовал, не претендуя на что-либо, но это подготовило меня к болезненным пинкам жизни, будто я олух, неспособный на поступки и свершения. Я не могу точно сказать возвращение ли это или еще одна минутная остановка в поиске Конца, но желание посетить детство манило, как аромат ванильных пряностей, вызывающий рвотный рефлекс у таких бездушных романтиков как я.
Покидая родной дом ранее, я обещал себе, что не вернусь, пока не обрету совершенство в облике «нового виденья» Керуака, вливая в себя очередную порцию дрянного виски. Было бы глупо отрицать, что я чувствовал некое смятение, отдаленно напоминающие вину, что находила себе оправдание в остатках пропитой совести за то, что бросил деда в гонке за сиянием героизма.
Жизнь бросала меня от гребня к гребню, порой возвышая над волнами, согревая теплом солнечных лучей, а порой, за недостойный поступок (если бы кто-то знал, сколько я таковых совершил) жизнь топила меня в холодной воде бурного океана моих сновидений, лишая возможности спокойно дышать и скоропостижно рехнуться. Я был таковым, не имея привычки меняться, но (как сказала бы моя тетушка), я все же вырос и стал в два раза наглее и глупее.
Не то чтобы я отличался умом, но и не был глуп, много читая, сидя на скалистых холмах, принадлежащих фермеру из Города трав и степей, к которому примыкала наша деревушка Тисс. Единственная черта моего несложного характера, которая удивляла деда, да и меня самого - это тяга к знаниям, которые я черпал из старых разодранных книг домашней библиотеки, которая состояла из десятка произведений разных эпох, годами покрываясь пылью и паутиной до момента, пока маленький я не появился на свет и не научился перелистывать детскую Библию в поиске иллюстраций. В четыре года я впервые прочел незаурядную комбинацию из букв славянского алфавита. Моя память была менее развита, чем жажда к чтению, поэтому названия той книги и автора я не запомнил, улавливая в сознании только темно-зеленый корешок загадочного творения. Ох, если бы хоть кто-то знал, как долго я искал эту чертову книгу на блошиных рынках, уличных раскладках и в подвальных библиотеках лондонских трущоб.