— Боюсь, что слишком поздно,— сказал он. — Будь это на десять минут раньше, ее можно было бы еще спасти.
— Слишком поздно? — переспросил я. — Как поздно? Что с ней такое?
— Отравление. Вероятно, крысиный яд. Думаю, что так, а может быть, и другой какой-нибудь.
Я не хотел верить ни тому, что мне говорили, ни тому, что я сам видел.
Противоядие не оказало на Рэйчел никакого действия. Она лежала у меня на руках, и лицо ее с каждой минутой все больше искажалось и темнело.
— Скорее! Давайте ее сюда, — сказал провизор, тряся меня за плечо. Мы подняли ее и бегом понесли в заднюю комнату. Он взял зонд и вставил ей в рот. Он хотел начать промывание, как вдруг между нами протиснулся врач и быстро осмотрел Рэйчел. Через секунду он выпрямился и отвел нас в сторону.
— Теперь уже поздно,— сказал он.— Полчаса тому назад ее можно было бы спасти, а теперь сердце не работает и дыханье остановилось. Она, по-видимому, съела целую коробку яда — думаю, это крысиный яд. Он уже успел проникнуть в кровь.
Провизор снова вставил зонд и начал промывание. Врач стоял рядом с нами, покачивая головой, и указывал, что надо делать. Мы вливали ей в горло возбуждающее и, пытаясь оживить ее, делали искусственное дыхание.
И все время врач, стоявший позади, повторял:
— Нет, нет. Слишком поздно. Жизнь не вернется к ней. Яда у нее в организме хватило бы на десять человек.
Через некоторое время приехала карета скорой помощи и забрала ее. Я не знал, куда ее увезли, и даже не старался узнать. Я сидел в маленькой темной комнате, окруженный пузырьками с белыми этикетками, и смотрел на провизора, который пытался спасти Рэйчел. Когда я, наконец, встал, чтобы уйти, аптека уже опустела: остался один продавец, безучастно смотревший на меня. На улице никого не было, кроме шоферов такси, не обративших на меня никакого внимания.
Ошеломленный, шел я домой по опустевшим улицам. Слезы застилали мне глаза, и я не видел улиц, по которым шел. Я не видел ни уличных фонарей, ни темных углов, но я до боли ясно видел в огромном зеркале образ Рэйчел, склонившейся над нашим мусорным ящиком, а отражение неповторимой красоты ее груди горело в моем сердце