Выбрать главу

- Я и сам жму. Но как и на кого. А ведь он, выходит, измеряет имущественное положение мужиков на сантиметры: девять сантиметров середняк, а десять уж кулак.

- По-твоему, как же? - спрашиваю я.

Оглоблин решает, что я прислан испытать его "кредо". Он оживляется и излагает свой взгляд.

Оглоблин до полуночи развивал мне свою теорию.

С задачи "перерождения крестьянства" он перешел на задачу "перерождения мира". Я попытался узнать его мнение о "военной опасности".

Подумав, он отрубил:

- Несомненная. Ты разве не видишь, что на нас натравливают всякую сволочь, чтоб найти повод к войне. Ведь ты подумай, товарищ Багровский, когда мы у себя иной раз тяпнем голову какому-нибудь контрреволюционеру, вся сволочевая "культурная Европа" вопит, топает ногами, свистит, грозит нам. За всякую сволочь грозит. А сама она, "культурная Евпропа", наши полпредства грабит. А сама эта "культурная Европа" наших послов убивает да благочестиво сваливает на "частное лицо". Да, впрочем, это что. Это еще все же крупное дело. А вот ведь "культурная Европа" докатилась теперь до ремесла фальшивомонетчиков и подделывает червонцы, документы и прочее.

Он на минуту умолк, внимательно оглядел меня в моем красноармейском одеянии и уже спокойно заключил:

- Война будет. Всю их подлость мы будем терпеть твердо. Н... но тяпнем. Ох, и тяпнем... Не то руки - голова к чертовой матери отскочит...

В одиннадцать у меня свидание с Павликом. В запасе - час. Я хочу посмотреть Царя - Волжина. У меня есть кое-какие виды на него.

Мы кончаем ужинать. Оглоблин ест мои консервы, мое сало, мое консервированное молоко. Хвалит:

- Вам сытнее. У нас подчас живот режет от проса. Ну, да годок-другой, а там откормимся.

Он ложится отдохнуть: помещается он на квартире у столяра и спит на верстаке.

- Ну, мал, и нажрался я сегодня. Пелагея Федоровна, - кричит он хозяйке, - ты приготовь бечевку, а то как пупок расстегнется...

Прибегает какой-то обтрепанный мальчишка лет десяти и орет из двери. Орет по-взрослому:

- Оглоблин, ждут. Чего околачиваешься?

- Брысь. Ах ты, кацап, - с притворной угрозой рычит на него Оглоблин. Потом одевается и уходит, бросив напоследок:

- Теперь, товарищ Багровский, тебе понятно, почему я с Медведевым в контрах? Его политика похожа на политику партии так же, как и чемберленовская.

Мысленно я восклицаю:

"Мне-то понятно. Поймешь ли ты?"

Должное - должному: Оглоблин сильный и умный парень. Меня поражает огненность их энергии. Раньше когда-то я думал - большевики будут гореть огнем революции год-два. Потом затухнут. Жизнь сама собой станет на прежнюю тропу. Что-то нечеловеческое - "гореть" двенадцать лет во имя того, чего еще не было и нет, во имя какого-то далекого, призрачного "рая на земле".

Как бы то ни было - я оцениваю моего врага "ценою полной". Кто хочет победить, тот должен оценить противника по достоинству, его отрицательные и положительные стороны.

Оглоблин строит "рай на земле". Уже давно я верю во всевозможные коренные перемены. Но что мне до того, что потомство будет, смеясь, лакомиться румяными плодами, взращенными землей, которую я удобрю своей кровью, телом и костями?..

"Рай земной". Оглоблин исключает мою возможность, мое право использовать в "бесконечном течении веков" свои сорок - шестьдесят лет жизни.

Имеющийся закон лишить меня этого права, назови свое имя!

С моим мечом я встану против тебя.

Встреча с Павликом особенно ободрила меня. У него в руках целая сеть нашей агентуры. Он получил сведения о передвижении советских войск и отослал их Воробьеву.

Каждому из агентов он дал задание, и, по его расчетам, за день до военного выступления весь Дальневосточный край будет отрезан от Москвы, и телеграфная и железнодорожная связь будет совершенно разрушена. Особая Дальневосточная армия будет истреблена в два-три дня.

Павлик знает, что сейчас спешно готовится взрыв железнодорожных мостов через Обь, Енисей и Амур.

С ним ведет переписку некто "Рюрик" из Москвы. По планам этого "Рюрика", ко дню выступления в России предположено взорвать главнейшие электростанции, чтоб остановить центральную промышленность и в темноту холодных, осенних ночей погрузить города. Мне он поручил немедленно продвинуться к линии окружной железной дороги. Послезавтра я должен быть на месте.

В десять часов тридцать семь минут утра, по расписанию, в местечке Каляш через бетонный мост пройдет поезд с эшелоном красноармейцев.

Я должен взорвать мост и уничтожить эшелон.

Встретились мы с Павликом на конце поселка - его привел дядя Паша Алаверды.

Странно разговаривать о таких вещах с человеком, которого совсем не знаешь и теперь из-за темноты не видишь даже его лица. Но голос его мне показался знакомым.

Часто я думаю: где я слышал этот голос, эту привычку то и дело произносить вопросительное "а?.. а?.." Даже тогда, когда я молчу? Кажется, что Павлику совсем неинтересно, что говорит его собеседник.

Я спрашиваю:

- Оглоблина я возьму с собой?

- А?.. а?.. - как бы не слушая, твердит Павлик. - Прямым путем вас проводит Волжин. Спросите Царя. Все знают в поселке... А?.. а?..

Я хочу заставить Павлика ответить мне про Оглоблина.

- Оглоблина мне взять с собой? - вновь повторяю я.

- А?.. а?.. Скажите Волжину, что вы от Александра Ивановича Пешкова... А?.. а?..

Я в третий раз спрашиваю:

- Оглоблина взять мне?

- А?.. а?.. Вы не говорите так громко. Все-таки могут услышать. А?.. а?..

Возвратясь, я застал Оглоблина дома. Люди мои уж собрались у "пункта" и ждут меня. Я отзываю Оглоблина в сторону, говорю ему:

- Собирайся, мы выступаем в Олечье.

- Почему ночью? - спрашивает он.

- Сегодня там ожидают восстание крестьян.

- Крестьян?.. Против кого? - изумленно вскрикивает он.

- Против Советской власти.

- Крестьян?.. Против Советской власти? Уж не Медведев ли такую чушь тебе напел?

Я отвожу его дальше в сторону, почти к дверям. Если он будет сопротивляться, я выведу его в сенцы. А там достану браунинг.

- Меня выслали из округа со специальным назначением усмирить восстание, - говорю я.