Меня забирает любопытство спросить у него о жизни в колхозе. Но вопрос у меня получился какой-то неуклюжий.
- Как, - говорю, - жизнь в колхозе?
- Как? - удивился он. - Видал сам... Давай, давай, Тишка, рви.
Я не нахожу каких-то нужных в этом случае слов и приказываю собрать людей.
- Мало, мало погостили, - кричит на прощание мужик, сменяя Артемия.
Мы трогаемся, но Артемий все крутится у барабана и чего-то объясняет мужику, указывая на шкив и ремень.
Посылаю за ним цыгана. Артемий возвращается и озлобленно косится в мою сторону. Я понимаю его: в нем сказалась мужицкая страсть к работе... и я хочу вытравить в нем этого "зверя".
- Артемий, - командую я, - возьми огневиков и вернись туда.
Он понял и испуганно взметнулся:
- На что их?.. Пускай молотят.
Я повторяю, отчеканивая каждое слово:
- Артемий, возьми огневиков и вернись туда.
- Видь хлеб, боже ж ты мой, хлеб!.. - восклицает он.
Я медленно подъезжаю к нему. Он осекается и сухим, хриплым голосом вызывает:
- Огневики, наперед!
Пятеро скачут следом за ним в колхоз.
Через четверть часа мы слышим крики, визг и выстрелы. Наконец в безветренном небе свивается огромный, багровый смерч дыма. Потом вымахивает кровавое крыло огня.
Наши скачут назад. Артемий повернулся в седле и все время хлещет лошадь, оглядывается назад, на дым, на пламя.
Лошадь Артемия обезумела и наскочила прямо на нас с цыганом.
- Задавишь, Артемий, задавишь! - кричит ему дядя Паша Алаверды.
Артемий осадил коня, блуждающим взглядом осмотрел нас, выхватил маузер, навел его сначала на меня, потом на цыгана, потом снова на меня и опять на цыгана. Он точно бы забыл, в кого из нас двоих хочет выстрелить.
Я ударяю его бамбуком по руке. Артемий падает с лошади, и тут же звучит его бесплодный, но страшный выстрел.
Я говорю цыгану:
- Возьми у него маузер.
Люди мои столпились и чего-то ждут. Гимназист-поэт подъезжает ко мне и тихо говорит:
- Хотите узнать, что я теперь "могу"?
Я кричу Артемию:
- На коня!..
Он покорно встает и лезет в седло.
- Веди на Круменский совхоз, - приказываю я.
Артемий широко крестится и заезжает в голову отряда.
По дороге к совхозу я обнаружил, что нас преследуют еще два отряда.
То обстоятельство, что нас принимают за красноармейцев, помогло мне установить численность противника.
Что мне оставалось? Первое - пробираться ночами, и тогда я буду связан по рукам и ногам, ничего не сделаю, и, кроме того, я не гарантирован от неожиданного нападения. Второе - немедленно направиться к границе и принять бой только по необходимости. Но в этом случае - что меня ждет, когда я вернусь? Воробьев и английский офицер устроят мне торжественный ужин, будут кричать "ура герою" и за ужином отравят меня, как это было в прошлый год с одним полковником, узнавшим слишком много секретного.
Мне остается одно - перейти в наступление. Тем более что моей силы, как видно, большевики недооценивают, не придают большого значения, а быть может, и не верят в "легендарного Черного жука", иначе красноармейцы, "товарищи" Макара, не стали бы так долго возиться в колхозе.
Так я поступлю. Возьму совхоз, и это будет моя "база".
Потом я зажгу его. На зарево явятся мои преследователи, предполагая, что мы его покинули, а я устрою им засаду.
От совхоза нас отделяет овраг. На дне оврага узенький ручей. Мы открыто едем вдоль оврага к мостику. Нас половина, другую часть людей я оставил. Нам видны только крыши построек. На противоположном берегу группа красноармейцев складывает какие-то тюки в скирды. Поют какую-то озорную чепуху.
Они нас заметили, но не придают никакого значения и продолжают петь.
Поравнявшись с ними, я кричу:
- Товарищ Макар где?
Несколько голосов со смехом отвечают:
- Здесь - туточка... Его в шерстобитку запрягли. Подваливай скорей, дошибем. - И запевают:
Тетя Мотя, голова в омете
А задница кли-инушком у ей...
Мы переходим мост и поднимаемся наверх. Совхоз как на ладоньке. Низенькие растянутые постройки. Большей частью новенькие, бревенчатые. Нас приветствует огромная безграмотная надпись:
ЗА КУРЕВО БЛИСЬ ПОСТРОИК
ШТРАФУ ОДИН РУПЬ
Всюду вперемежку с рабочими пестрят красноармейцы.
Что за дикая идея у большевиков? Кого они готовят в армии? Бойца или батрака?
Я знаю только один принцип для солдата каждой армии культурной страны: солдат должен быть максимально разобщен с населением. Иначе как же он будет в случае восстания стрелять в это население, если он, подобно красноармейцам, постоянно общается с населением в трудовых процессах?
Сейчас я докажу большевикам непригодность их "принципа".
Откуда-то вывертывается цыган. Он был в разведке и уж облазил все закоулки.
- Начальник, вон там, у расклепистой башенки, начальник, один-одинешенек часовой.
Четверо красноармейцев тянут огромный моток колючей проволоки и прибивают ее к кольям - огораживают какой-то посев. Я кричу им нарочно громко:
- Где сам товарищ Макар?
- Поезжай туда... Какая часть?
Мы трогаем рысью - и через минуту у цели.
Винтовки и пулемет Кольта стоят под навесом для сепараторов.
Третья часть людей спешивается и привязывает коней: сейчас они рассыплются в цепь. Я останусь с ними. Гимназист-поэт тоже. Отсюда встретим бегущих огнем из томсона и ружейным. Верховые мгновенно оцепят совхоз "внутренним кольцом", если кто прорвется - он наскочит на остальных моих людей, оцепивших совхоз более широким кольцом.
Чтоб не насторожить часового, я снова кричу:
- Где же товарищ Макар? - И шепчу гимназисту: - Сними его тесаком.
Гимназист подходит к часовому. Красноармеец сурово окрикивает:
- Дуда прешь? Службы не знаешь!
Гимназист нерешительно встал.
Нет Андрея-Фиалки, нет...
Я командую конным:
- Рысью аррш!..
Цыган поспешно вкладывает в томсон диск и по-разбойничьи вопит:
- За мной... Окружай!..
Мгновенно все смолкает, слышен только стук копыт.
В часового я пускаю очередь из пулемета. Пулями его пересекло в области живота, и, прежде чем упасть, он переломился.