Роджер Стрейнжбери. Посадочный модуль
С волнением Стрейнжбери тряс просыпающегося Тэлли.
— Эй! Я понял, что происходит.
Бледное, с заострившимися чертами лицо его друга, казалось, начало приобретать естественный цвет.
— Что?..
Так как Тэлли спросонья медленно соображал, Стрейнжбери повторил свои слова, добавив:
— Во всех вариантах, кроме одного-единственного и непроверенного, мы не в состоянии что-либо сделать: ни улететь, ни вернуться на корабль... ничего.
Тэлли ожил.
— Ради бога, Джон,— прошептал он.— Ты это серьезно? Ты ведь знаешь, как я уважаю тебя, твои идеи и знания, но...
— Послушай,— перебил Стрейнжбери. — Я осмыслил то, что происходит. Послушай же!
Его рассказ занял довольно много времени. Роджер проанализировал все, что происходило с ними во время путешествия. От неудачи доктора Тэлли, предка Тэлли нынешнего, до проникновения Хэвита в индивидуальное пространство звездолета после снижения скорости до уровня световой.
— Ведь это все — факты, так или нет? — настаивал Стрейнжбери.
Тэлли кивнул.
— Совершенно очевидно, это весьма важные моменты,— продолжал Стрейнжбери.— Например: время и его сжатие в отношении примерно 973 к одному. Снаружи форма корабля осталась круглой, а коридоры внутри изменились в пропорции три к одному. Все это очень важно. Я составил эмпирическую модель и сконструировал одну схемку. Ты знаешь, я все-таки больше техник, чем ученый. Тут есть один фактор, которого я не могу объяснить, но который является действующим началом...
— Допустим, ты прав, — перебил Тэлли. — Но что это нам даст практически?
— Смотри!— произнес Стрейнжбери.
Он исчез.
Пропал внутри маленького корабля. Тэлли заозирался, пытаясь понять, что за фокус отмочил его друг, и вдруг услышал какой-то звук у себя за спиной. Он обернулся. Позади, триумфально усмехаясь, стоял Стрейнжбери. Постепенно улыбка сошла с его лица.
— Мы возвращаемся на корабль, — решительно сказал он.
— Кому мы там нужны... — удивился Тэлли.
И встретил твердый, как сталь, взгляд.
— Твоей жене... и моей... Экипажу. Не сомневайся, мы вернемся на корабль... Ведь вопрос стоит о жизни или смерти. Надо выбирать.
Тэлли кивнул и пожал руку Стрейнжбери.
— Согласен. — Потом он отступил на шаг.— Ради Бога, расскажи мне, что ты еще открыл?
— Сначала стартуем. — Стрейнжбери повернулся к бортовой панели и продолжил: — Теперь теоретически мы можем вернуться на корабль буквально через мгновение. Аппарат в состоянии это сделать. Но помнишь рассказ Хэвита про невероятное сжатие? Человеческие клетки не могут долго жить в таком состоянии. Так что мы должны представлять себе, насколько кратковременная штука — жизнь.
— Но...
— Вселенная обманчива,— медленно произнес Стрейнжбери.— Она — величайшая тайна природы. Послушай...
Мы испытали субъективное сжатие, которое Хэвит затем описал как сильно зависящее от величины перемещения. Жизнь во вселенной зарождается из клеток и развивается до высшей материи. Отсюда — рискованные преимущества, за которые человек цепляется, словно жук за соломинку, когда попадает в водоворот. Тогда жук смотрит на небеса и пытается спастись.
Здесь, в окружающей нас бесконечной вселенной, нормой являются реальное время и пространство. Энергетически «ниже» находится более глубокая темнота застывшей материи и движения. «Выше» — бесконечность, вечность и незыблемость света.
По мере того как жизнь в запечатанных контейнерах — космических кораблях, пересекала разделяющую линию и выходила за рамки обычного, барьеры исчезали. Человек словно выполз из темного колодца и оказался на лугу, глядя в яркое голубое небо. Законы, управляющие лугами, отличны от действующих в закрытом темном колодце.
Теоретически мы могли мгновенно перейти от покоя к скорости, в миллионы раз превышающей скорость света. Но, как я сказал, на практике внутреннее колебание клеток не дает такой возможности. Мы полагаем, что движение — опасно, хватаемся за поручень и держимся за свою драгоценную жизнь.
Я думаю, вообще говоря, мы осознаем, насколько чувствительны наши клетки, но все равно, хоть и осторожно, идем на это, — закончил он.
Тэлли бессмысленно посмотрел на Стрейнжбери.
— Я не понимаю. Хорошо, по-твоему, состояние материи при скоростях, далеко превышающих скорость света, ненормальное. Но я ведь пережил это. Ничего особенного не заметил.
— Это потому, что ты лежал совершенно неподвижно весь период полета с такой скоростью, — сказал Стрейнжбери.— Это потому, что ты не должен был участвовать в эксперименте.