— Может быть, и правда пошел на запад… Но до Сана еще не добрался, конечно, — сказал я в утешение себе и другим.
— Да кто его знает, — отозвался Войцехович. — Все ж таки учтите — кавалерия. Во всяком случае, вчера у него справа осталась Рава–Русокая. Теперь, товарищ командир, и нам надо держать ушки на макушке.
— Непонятно, чего мы топчемся на месте? — недовольно пробурчал Ларионов.
Комэск–два недавно опять побывал за Бугом.
— Ну как? Добыл себе седла? — спросил я его.
Махнул в ответ рукой:
— Так, кое–чего…
Я знал его мечту добраться до грубешовских складов, где, по сведениям Мазура, были тысячи настоящих кавалерийских седел. А у нас второй эскадрон ездил пока на седлах самодельных. По этой причине Ленкин не признавал Ларионова кавалеристом. Но грубешовские склады одному Ларионову были не по зубам.
— Когда же все наши батальоны перемахнут за Буг? — допытывался Ларионов.
— Разве не знаете, что Брайко поджидаем?..
— Дождемся… холеры в бок, — усмехнулся Усач. — Уже свои обстреляли. И на дьявола нам с этими бандами волынку тянуть?..
«Как же вам объяснить, хлопцы? Впереди пятачок, маленький плацдарм украинской земли за Бугом. А затем — либо переход границы, либо снова Карпаты… Что вы тогда запоете?…» — думал я, а вслух сказал:
— Не попрем же прямо на Львов?!
— А що вы думаете? — блеснул зубами Усач, и его зрачки заиграли дьявольским блеском. — Там уже есть наши хлопцы. Позавчера во Львове какие–то партизаны ухлопали не то одного, не то двух немецких генералов.
Я посмотрел внимательно на начштаба. Тот подтвердил:
— Разведка пешая вернулась… только что… из–под самого Львова. Действительно, ухлопали там кого–то прямо на тротуаре…
— Кузнецов, конечно. Его стиль…
Сидим, прикидываем, маракуем.
— Вот заскочили в уголочек… — Начштаба чешет затылок. — Хуже чем «мокрый мешок»…
— Там фашисты нас в него загнали, а тут сами полезли, — укоризненно говорит Мыкола Солдатенко.
Впереди — Буг. На следующем переходе не миновать знакомства с этой рекой. Другого выбора нет.
А Усач стоит у двери, помахивая плеткой, и, вижу, никак не может уразуметь, в чем и какое затруднение. Прищурившись, презрительно говорит:
— Тоже мне река. Сколько их осталось, этих рек, позади — Десна, Днепр, Припять, Днестр, Горынь, Стырь, Збруч… Да еще та, карпатская, злая река — Быстрица.
Замечание Усача на миг оторвало нас от мрачных мыслей. Но лишь на миг. А затем мысли опять возвратились к сложной действительности, и я говорю Усачу решительно:
— Не в реке тут, брат, дело, а в границе.
Но Усач, нетерпеливо подрыгивая ногой, гнет свое:
— Вперед, на запад! Ночка темная, кобыла черная. Можно и через границу! — Нагайка Усача извивается, словно эскадрон на переправе. — Ларионов только неделю верхом ездит, и то уже два раза за Бугом был. Просветился, стал по–польски завертать: «проше пана», «паненке целуем ручки»… Улан какой!.. Там, говорят, тридцать две партии было до войны. Или тридцать шесть. Комедия…
Эге, раз уж Ленкин о партиях заговорил, значит, и он задумался. Граница Советской страны и для него, стало быть, не пустой звук…
Правда, там где мы отметили с Наумовым переправу, Буг течет еще по территории Львовщины. «Лихой генерал, а осторожность тоже проявляет…»
— Как же там, под Жовквой, чувствовали себя твои хлопцы? — спрашиваю придирчиво Усача.
— Ничего. Огляделись и — полный порядок. Но там и других полно…
— Партизаны?
— А черт их разберет. И вроде партизаны, и вроде нет… Почти все без оружия. Скорее — подпольщики.
— Коммунисты?
— Не скажу… Но наши советские есть — твердо знаю… Васька какой–то, грузин. Потом — Андрей. И еще Казик…
— Видел их? Балакал?
— Нет, они — за «железкой». Но под Жовквой и из поляков тоже подпольщики есть.
— Какие еще?
— Всякие. Офицерье есть. Хлопские батальоны… тоже.
— Батальоны?
— Да какие там батальоны. В каждом из тех батальонов взвода хорошего нет. Но название такое. Может, для хитрости, а может, и…
— А из рабочих партизаны имеются?
— Есть, говорят, и такие. Сам не видел, но говорили, в Яновских лесах полно их. Работничьей партии партизаны. Словом, в Польше народ тоже шевелится…
Вспомнилась импровизированная лекция доктора Зимы.
Он тоже толковал, что до войны в Польше было тридцать две партии. «Ох и каша. Куда попал? Куда полез?»
А начальник штаба подзадоривает:
— Давайте, товарищ командир, за Буг. Там виднее все будет.
— Я вам наведу этого народа, — обещает Ленкин, — разбирайтесь! А для меня все эти тонкости трудноваты. Я — только кавалерист… и бухгалтер, не больше. Правда, и у меня в эскадроне есть поляков человек пяток: Ступинский Ян, Прутковский Ленька, по прозвищу Берестяк… другие еще. Но то все наши — советские люди… Кстати, эти самые Ян да Ленька кое с кем из хлопских батальонов дружбу уже завели…