На этом летающем пончике только один унитаз. Бредли говорит, что раньше было три. Один для низкой и два для любой гравитации. Два последних разделили участь душа. Их заменило дополнительное вооружение.
Перед сменой вахты образуются очереди. Идущие на вахту хотят сделать свои дела, поскольку потом у них уже не будет возможности. Желающие присесть выстраиваются в очередь к «адмиральской каюте». Остальные отливают в раковину и смывают из крана. Порой на всех уходит полчаса.
Потом наступает время повторного спектакля – для уходящих с вахты. Еще добрых полчаса. И все время насмешки и проклятия, нескончаемый поток грубых шуток и непотребных анекдотов.
Мне думать противно в этой раковине что-нибудь мыть. Одного запаха хватает, чтобы не дать уснуть.
Я искал себе место для житья получше и пришел к выводу, что такого места нет, хотя меня стоило бы похвалить за настойчивость. Как и тех, кто ищет эйдо.
Эйдо. Услышав это слово в первый раз, я подумал, что оно от греческого «эйдолон» – невидимый. Привидение. Дух. Некто невидимый, проскальзывающий мимо, заглядывающий через плечо. Но нет, оно произошло от слова «эйдетика» – как в выражении «эйдетическая память».
Экипаж начинает каждый патруль с этой игры. Интеллектуальная разрядка. Все началось, как мне кажется, с грубой ошибки, допущенной Психологическим бюро. В трудную минуту скорее эйдо может стать козлом отпущения, чем тот, кого я называю Нытик.
Эйдо – это человек-магнитофон, член экипажа с гипнотически расширенным объемом памяти. Предполагается, что он смотрит, слушает и запоминает все, включая эмоциональную реакцию на события. Это непременно один из тех, кто летит впервые, – якобы для большей объективности.
Та грань жизни клаймера, о которой молчат журналисты. Непостижимая грань. Когда я впервые услышал об эйдо, я посчитал это излишним дублированием.
Потом я задумался. Он – инструмент Психологического бюро, а не Главного командования клаймерного флота. На Главное командование работает магнитофон. Разница существенна. Психбюро интересуется людьми. И часто это различие создает непреодолимую пропасть между бюро и штабом.
Психбюро – единственная, похоже, сила во Вселенной, способная приказывать адмиралу.
Задача штаба – выиграть войну. Задача Психбюро – расставить нужных людей по нужным местам, чтобы работа выполнялась эффективнее. И, что еще более важно, Психбюро старается минимизировать нагрузки на человеческий мозг.
Цель охоты – распознать эйдо и потому знать, когда придержать язык. Разгадавший загадку никому ничего не скажет. Будет стоять сзади и злорадствовать, когда кто-нибудь скажет что-нибудь, что потом ему напомнят.
Теперь я понимаю, почему все так меня сторонятся. Заставить их раскрыться будет та еще головная боль. Я ведь главный подозреваемый.
Пока я бегаю в стае и надеюсь доказать, что я не шпион командования. И без этой мути с эйдо у меня работа трудная. У космофлотчиков просто паранойя по отношению к своему знаменитому военачальнику.
Я уже спрашивал старпома, не знает ли он какой-нибудь способ, как мне успокоить этих людей. Он улыбнулся своей саркастической улыбкой дикаря и ответил:
– А ты уверен, что эйдо сам знает, что он эйдо?
Сукин сын этот Яневич. Всегда ему есть, что сказать, всегда сумеет отправить тебя на охоту в болота твоего собственного разума – искать пространные, из миллиона слов, ответы на его короткие, из дюжины слов, вопросы.
Точка заправки – большой клок пустоты в необитаемом пространстве, ограниченный тетраэдром из звезд, ближайшая из которых находится на расстоянии в четыре световых года. Взгляд сквозь объектив видеокамеры упирается в совершенно незнакомый для глаза пейзаж, хотя я знаю, что мы находимся в каких-то десяти световых годах от Ханаана. Попади я в плен, мне нечего будет выдать.
– А кто-нибудь когда-нибудь в плен попадал? В открытом космосе?
– Не слышал ничего подобного, – отвечает Рыболов. – Спроси Патриота. Он знает много подобной ерунды.
– Не знаю, лейтенант, – говорит Кармон. – Ничего такого не слышал. А был случай, чтобы мы поймали кого-нибудь из них?
Ну да, было такое, но я так сказать не могу, потому что сам знать не должен.
По клаймеру пробегает дрожь, передающаяся с корабля-носителя. Тому нужно значительно снизить скорость, чтобы выровнять курсы перед заправкой. Интерком Тродаала вещает на весь отсек. Случайно мы слышим, как кто-то с корабля-носителя пытается связаться с идущими нам навстречу судами.
У Джангхауза озабоченный вид.
– Может быть, им не удалось уйти.
Последние у нас сведения – что танкер заметает следы после случайного контакта с одиночным кораблем противника.
– Даст Бог, они успели воззвать к небесам.
Похоже, его чувства задеты всерьез.
– А то нам просто придется возвращаться.
– Нет, этого не будет. Мы останемся здесь, пока не пришлют новый танкер.
Ага! Появился свет.
– Вижу вас над собой, «Акернар», – говорит отдаленный голос. – Настраивайтесь и спускайтесь. «Метис», конец связи.
Рыболов заметно расслабился:
– Это буксир. Мы, наверное, были вне полосы частот. Столько накручено для безопасности, что с полосами частот бывает путаница.
Но это может быть и имитация переговоров, попытка конкурента усыпить нашу бдительность. Однако это подозрение больше никому в голову не приходит. Все радуются. Через мгновение Тродаал говорит:
– «Акернар», «Акернар», это «Сьюбик Бей». Звездная песня. Линкольн тау тета Пекин Борс. Конец связи.
– Почему не «шибболет»? – бормочу я.
– «Сьюбик», «Сьюбик», это «Акернар». Голубой свет. Иди гамма-гамма высокий ветер. Лондон Гейзенберг. Конец связи.
– Сладость юной любви, – говорит Яневич из-за моего плеча. – Мы нашли, кого искали.
– Зачем здесь буксир класса «Титан»? Что тут тащить?
– Лед. «Метис» срежет несколько кусков и скормит их кораблю-носителю, а тот их расплавит, дистиллирует и заполнит наши баки.
– А тяжелая вода? Я думал, что нам нужен только легкий водород.
– Молекулярные сортировщики. Тяжелый водород корабль-носитель заберет домой, для производства боеголовок.
– «Сьюбик» – это танкер?
– Угу. Еще несколько часов – и можешь начинать молиться, чтобы мы пережили заправку.
Заправка вынесена так далеко из-за антиматерии. Если что-то не заладится, взорвется – мало не будет.
АВ везут откуда-то еще. Нет смысла провозить его сквозь блокаду Ханаана.
– Ты думаешь, самая суровая служба на клаймере? – спрашивает Яневич. – На танкер АВ меня только мертвым затащат. Там служить – психом надо быть.
Он прав, если подумать: сидеть на паре сотен тысяч тонн антиматерии и знать, что микросекундная ошибка в системе контейнеров – и тебя нет…
– Но кто-то должен это делать, – добавляет он.
Танкеру приходится здорово поманеврировать. Наши относительные скорости абсолютно не совпали. Пришлось потратить несколько часов, чтобы вывести корабли на одну траекторию. Надо бы мне нацарапать что-нибудь в блокноте, пока есть время.
Мы со Стариком, старпомом и еще несколькими офицерами в кают-компании. Наш третий ужин. Командир пытается провести эту процедуру так, будто мы на цивилизованном корабле, а это непросто. Откидной стол ужасно исцарапан. Я цепляюсь локтями с лейтенантом Пиньяцем.
Старик спрашивает:
– Как тебе спалось?
– Это, черт возьми, не курорт в Биг Рок Канди Маунтин, но осваиваюсь. Еле-еле. Черт!
Опять Пиньяц шевелит локтем.
Начальник оружейного – на удивление маленький и тощий, родом со Старой Земли, черный и блестящий, как полированный идол черного дерева. Говорит, что он из города Луанды. Никогда не слышал о таком.