Все это для Кюна не представляло серьезной проблемы, потому что ему, как и мне, было ясно, что, если упустить что-нибудь сейчас, в море уже ничем не компенсируешь.
Планируя размещение личного состава, я решил, что каждому члену экипажа следует поселиться поближе к своему посту по боевому расписанию и что у большинства должна быть своя койка. Каждый офицер имел отдельную каюту; главстаршины жили в каютах на одного человека или на двоих; старшины селились в кубриках на четверых или восьмерых; матросы жили в кубриках от 18 до 50 человек в каждом. Торпедисты спали рядом с торпедными аппаратами, артиллеристы – рядом с орудиями и так далее. Персонал верфи смог обеспечить койками всех, за исключением 50 членов команды, которые спали в гамаках. Деревянные койки безусловно увеличивали опасность возникновения пожара во время боевых действий, но я считал, что благополучие экипажа важнее.
Помимо того что занимался всеми проблемами, связанными с рабочими чертежами и снабжением, я много времени проводил в разъездах. Посетил верфи «Блом Фисс» в Гамбурге, чтобы обменяться мнениями с другими командирами рейдов, а затем отправился в Берлин для получения инструкций от Штаба военно-морского флота и высшего командования вооруженных сил. Между тем мой экипаж проходил подготовку в Бремерхафене. Из первоначального списка осталось всего несколько человек. Отдел набора экипажей, похоже, находился под впечатлением, что может спихнуть мне все свои отбросы – бывших осужденных, убежденных бездельников и тех, кто оказался никчемными в любом другом деле. Я очень критично отнесся к этим людям и при первом же сборе на казарменном плацу внимательно изучил биографию каждого человека. В качестве командира я собирался провести с этими людьми год, а может быть, и дальше, поэтому сейчас было самое время избавиться от балласта.
Из 214 человек я забраковал 104 и на следующий день заявил ответственному за набор экипажей, что не смогу использовать почти 50 процентов из тех, кого он мне выделил. Я объяснил ему, что мне нужна отборная судовая команда здоровых умелых матросов, так как высокие боевые качества экипажа должны были компенсировать слабое вооружение моего корабля. В частности, на «Шлагетере» служили двенадцать старшин, в которых я нуждался. Офицер пришел в ужас при одном упоминании о «Шлагетере».
– Он базируется на Балтике! – воскликнул он. – Вы знаете так же хорошо, как и я, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем перевести человека с Балтики в Северное море!
Тем не менее я добился своего, и через две недели 104 матроса с первоклассными аттестациями, возглавляемые двенадцатью старшинами из моей старой команды на Балтике, вступили на борт «Судна 16».
«Судно 16» принадлежало компании «Ганза» и представляло собой 7860-тоннажное грузовое судно «Гольденфельс», имевшее длину 150 метров, ширину 18 метров, обладавшее осадкой 8 метров и развивавшее скорость до 17,5 узла. Четырнадцать долгих недель потребовалось верфи, чтобы превратить его во вспомогательный крейсер; временами казалось, что эта работа нескончаема и что судно никогда не будет готово. Но настал день, когда корабль предстал перед нами в законченном виде; его вооружение – шесть 150-миллиметровых, одно 75-миллиметровое орудие для предупредительных выстрелов, два спаренных 37-миллиметровых зенитных орудия и четыре 20-миллиметровых пулемета – было совершенно незаметно под маскировкой. В средней части судна ниже ватерлинии располагались торпедные аппараты, по одному с каждого борта, а в минном отсеке хранились 92 мины. Трюм номер 2 был переоборудован в ангар для самолета-разведчика. Нам предоставили один полностью собранный «Хейнкель-114» и запасную машину по частям, я просил еще один готовый самолет, но мою просьбу отклонили на основании того, что самолетов такого типа не хватает. Как показали дальнейшие события, моя просьба имела все основания.
19 декабря 1939 года мой корабль был полностью подготовлен к плаванию и официально именовался «Атлантис». Восемьдесят процентов экипажа было уже на борту, и через два дня мы шли вниз по реке Везер, проходя приемные испытания. Затем мы стали на якорь неподалеку от устья Эльбы, и наша камуфляжная команда смогла опробовать различные приспособления.
Просто удивительно, до какой степени они умудрялись изменить внешний вид судна. Ложную трубу корабля можно было установить или снять в любое время; мачты были телескопическими, как стойки штатива фотоаппарата; на судне имелись ложные деревянные орудия, ложные орудийные платформы, большие ящики, изображавшие палубный груз, и множество других приспособлений. Когда корабль, расталкивая по ходу плавучие льдины, возвращался из устья Эльбы в Кильский канал, я был уверен, что никому не удалось бы распознать прежнюю «Золотую скалу» в обличье двухтрубного тральщика.