Весь экипаж «Шторма» укрылся в надстройках и под палубой и почти не пострадал во время обстрела. Как только первая галера стала к шлюпу бортом, все как один члены команды бросились на палубу. Залп из мушкетов, и за борт полетели штурмовые трапы, опережая абордажников мавров. Команда «Шторма» не собиралась оборонятся, мы шли вперёд, а за спиной занимался огнём разбитый и политый маслом рангоут и такелаж. «Шторм» не достанется врагу, мы отрезали себе путь к отступлению.
— Полундра! — раскатистый боевой клич корсаров Жохова разнёсся над палубой вражеской галеры, заставляя врагов вздрогнуть. Многие из них уже слышали его прежде, перед тем, как их корабль пал, и они попадали в плен. Теперь их обменяли, и берберы пришли мстить, но вместо мести многие из них найдут сегодня свою смерть.
— Ну поехали Витя! — я поправил пистолеты и оглядел погибающий «Шторм». Прощай кораблик, ты верой и правдой служил мне несколько лет. Ты спас мне жизнь и спасёшь опять сегодня. Я обещаю, «Шторм» возродится как всегда! Погибну я, это сделает Гриша! Пока жив хоть кто-то из нас, и «Шторм» будет жить. Я встал на штурмовой трап и последним покинул корабль, как и положено капитану.
Глава 8
Больно и хочется пить. Монах доминиканец поит нас водой только по вечерам, еды нам не положено, мы назидание для всех врагов алжирского дея. И воду-то нам дают, только для того, чтобы мы промучились подольше. Рук я уже почти не чувствую, конечности, растянутые в стороны, адски болят, боль пропадает только в краткие моменты, когда я впадаю в беспамятство, но это бывает редко. Мой тренированный организм сопротивляется, не желая принимать неизбежное. Я схожу с ума, кажется ещё немного и всё — обратного пути уже не будет. Днём солнце нещадно жарит голую кожу, порывая тела волдырями, а ночью наступает царство москитов, от которых нет спасения. Повязка на голове ссохлась от запёкшейся крови, сдавливая череп и вырывая волосы, раны воспалились. Да ещё этот монах, который беспрерывно бубнит молитвы, стоя на коленях возле наших крестов…
Крестов всего двенадцать, и на двух из них уже гниющие трупы. Я завидую Сидору, который редко бывает в сознании. Его крест рядом. Большой, деревянный косой крест, установленный на крепостной стене (что бы всем было хорошо видно), к которому привязан израненный казацкий сотник. Мы повторяем судьбу Андрея, который и дал название этому орудию пыток.
Наш последний бой дорого дался пиратам. Зажать нас смогли только на галеасе. Первая галера была очищена от мавров в рекордные сроки. Никто из моего экипажа не праздновал труса, все бились, понимая, что живым не уйдёт никто. Оттого и была наша внезапная атака такой жестокой. Моряки падали один за другим, забирая с собой на тот свет всех, до кого смогут дотянуться. Мы переступали через их тела и шли дальше. Не ожидавшие такого сопротивления, берберийские пираты растерялись на какое-то мгновение, и этого нам хватило, чтобы завладеть инициативой. Но бой только начинался. На вторую галеру мы ворвались уже беспорядочной толпой из команды «Шторма» и освобождённых рабов. За нашей спиной огонь начинал пожирать захваченную галеру, становясь погребальным костром для наших павших товарищей. В этот раз нам было куда как сложнее. К борту второй вражеской галеры успели пристать уцелевшие тартаны, и враги были готовы к нашему натеску.
Мавров было больше, один к трём расклад получался, не меньше. Видя, что случилось с первой галерой, мавры предприняли превентивные меры. Все гребцы были безжалостно убиты ещё до того, как мы смогли ворваться на гребную палубу. На скамьях лежали только истекающие кровью трупы. Пополнить наши ряды было некому, нас становилось всё меньше. И всё же мы справилась! Тяжёлый бой, который на вскидку длился больше часа, закончился тем, что в живых на сцепке из трёх кораблей осталось только пятнадцать человек. Самые сильные и удачливые пережили эту бойню. Двенадцать абордажников во главе с Сидором, я и два моряка из моей команды. Бывшие невольники легли все как один. Мы все были ранены и едва стояли на ногах, а к борту подходил последний пиратский корабль…
— Где Ван? — обратился я к Сидору, облокотившись на мачту. Ноги меня почти не держали, из многочисленных порезов текла кровь. Сегодня мною бы гордился Филипп, я сделал всё, что было в моих силах и даже больше. То, что я до сих пор почти цел, было чудо. Кафтан прострелян в нескольких местах, пулей же с меня сбило и треуголку, оставив кровавую борозду на голове. В меня сегодня стреляли раз пять, не меньше, но бог меня миловал. Орудуя саблей и пистолетом, я сражался почти в первых рядах, и до сих пор жив!