- Есть проводить тренировки - отрапортовал Анфимов. - Однако, товарищ генерал, противник на Ладоге ведет себя спокойнее, нежели раньше.
Орлеанский нахмурился.
- Вы уверены? Вас не беспокоит то обстоятельство, что большая часть берега озера находится у противника? И кто может поручиться, что враг не высадит где-либо десант? В октябре сорок второго мы тоже не ждали десанта противника, а он попытался захватить остров Сухо.
- Я все понял, товарищ генерал. Все исправим.
Я не раз сопровождал начальника штаба в его поездках в войска. Неуемная энергия командующего, его страстное стремление научить командиров побеждать врага не числом, а умением заставляли офицеров штаба во главе с генерал-майором Орлеанским больше бывать в боевых порядках частей
Эта поездка с начальником штаба невольно вспомнилась мне, когда зашел попрощаться к нему перед отъездом к новому месту службы.
- Руководите штабом твердо, - напутствовал меня Виктор Павлович. Всегда помните, что начальник штаба наравне с командиром отвечает за результаты боевых действий части. Будьте на высоте положения. Потребуется помощь - обращайтесь
Обращаться к генералу Орлеанскому мне, к сожалению, не пришлось. Его перевели на 1-й Белорусский фронт.
В оперативном отделе товарищи устроили мне теплые проводы. С грустью и благодарностью за совместную службу расставался я с теми, с кем долгое время делил радости и невзгоды. Что говорить, трудно расставаться с хорошими товарищами. А в их числе были майоры Г С. Науменко, Н. Н. Пустовалов, И. Д. Белов, мой однокашник по минскому училищу А. А. Филанович, П. П. Грицай, капитаны А. Е. Осипов и Н.А. Нешта. Все они по-доброму напутствовали меня, а майор П. С. Литвинов, заботливая душа, даже вручил походный паек.
- Держи, Степан, - сказал - Если попадешь в трудные условия и нечего будет есть, пригодится, да и нас вспомнишь.
Это было 30 апреля 1944 года
Задача на всех одна
Из бригады прислали "эмку". Но не успел я сесть в машину, чтобы ехать к новому месту службы, как объявили воздушную тревогу.
Во время налетов вражеской авиации всякое движение возле командного пункта армии прекращалось: чтоб не демаскировать. Мы с шофером поспешили в укрытие. Там уже находились работники штаба, операторы, порученцы
Это был уже второй налет в течение дня, хотя командный пункт армии совсем недавно переместился на новое место. Возросшая в последнее время активность противника показывала, что он чем-то обеспокоен.
Зенитная артиллерия встретила воздушного врага на подходе и поставила заградительный огонь, Он был не слишком плотным, но цели своей достиг. Самолеты противника поспешно сбросили бомбы и улетели. Наша "эмка" двинулась в сторону левого фланга армии, где в резерве стояла 70я отдельная морская стрелковая бригада. Теперь уже моя бригада.
После весенней распутицы дороги начали просыхать. Через овраги и по низинам, где талая вода еще держалась, были уложены гати и колейные мосты. По этим тряским участкам быстро не поедешь. День заметно прибавился, чувствовалось приближение белых ночей.
Когда я выехал из нашего штаба, дорога была еще пустынной. Лишь изредка попадались навстречу одиночные грузовики с кузовами, задернутыми пятнистым брезентом. Создавалось впечатление, что эта ухабистая фронтовая магистраль, устав от тяжелой ночной жизни, отсыпалась с наступлением светлого времени
Но с наступлением вечера движение становилось все интенсивнее. На дороге появились пехотные колонны и артиллерийские подразделения на конной тяге. Возле станций Оять и Паша - пунктов снабжения армии - шла выгрузка войск из эшелонов, сновали машины и повозки с боеприпасами, продовольствием, другими воинскими грузами. И над всем этим фронтовым муравейником расправляла крылья северная ночь.
Переполненные вешними водами Оять и Паша остались позади. Шофер Владимир Лунев вел машину уверенно, даже с некоторой профессиональной лихостью. Он смело преодолевал колдобины и рытвины и по каким-то неуловимым для постороннего взгляда признакам безошибочно ориентировался в темноте.
Еще днем, в штабе, когда он представлялся: "Водитель Лунев прибыл", - я обратил на него внимание. Небольшого роста, широкоплечий, крепко сбитый, он производил впечатление физически сильного человека. Теперь же, в пути, для более обстоятельного знакомства было сколько угодно времени, и я спросил:
- Давно в армии?
- С сорок первого, - охотно заговорил шофер. - Как мобилизовали нас, так с тех пор и не расстаемся с "эмочкой". Новосибирские мы с нею. Шоферил еще до войны на мукомольном комбинате.
- А теперь кого возите?
Лунев круто взял вправо, объезжая ухаб, отчего машина чуть не опрокинулась в кювет. Я непроизвольно схватился за ручку дверцы, надеясь выскочить прежде, чем мы перевернемся. Но все обошлось благополучно, и Лунев продолжал:
- Теперь вас возить буду. Вы же, товарищ майор, к нам начальником штаба назначены. А мы с "эмочкой" при штабе состоим...
Ну и ну! В бригаде, кроме комбрига и начальника политотдела, никто не знает о моем назначении, а солдатское радио уже сработало.
Впереди вдоль дороги за деревьями показались темные силуэты строений. Подъехали ближе - оказалось село. Думал, что с ходу проскочим его, но на окраине нас остановил патруль.
- Проверка документов.
Я подал старшему патруля документы. Он внимательно просмотрел их и вернул со словами:
- О вашем приезде я предупрежден, товарищ майор. Сейчас сюда прибудет майор Кукушкин.
Вскоре подъехал начальник оперативного отделения штаба бригады Леонид Семенович Кукушкин. Ранее я не раз встречался с ним по делам службы и был теперь искренне рад работать вместе. О майоре Кукушкине шла добрая молва. За армейскую жизнь я нередко встречал офицеров, которые не моргнув глазом могли пойти на любое трудное дело, но при встрече с начальством теряли мужество. Леонид Семенович был бесстрашен в бою и хладнокровен в общении с начальниками.
- Здравия желаю, товарищ майор! - выскочив из машины, с улыбкой сказал он. - Рад приветствовать!
Пройдя вдоль редкого забора, за которым темнели нежилые дома с заколоченными крест-накрест окнами, мы остановились возле бревенчатой пятистенки. Забор вокруг дома был повален и вдавлен в грязь. Ступеньки крыльца скрипели и гнулись под ногами. Ватная обивка входной двери висела клочьями. Мне стало как-то не по себе. Наверное, нет ничего безысходнее, чем вид брошенного людьми дома, в котором долгое время хозяйничала война.