Я достаточно знал историю, чтобы не впасть в иллюзию, будто можно осчастливить весь народ. Мне было ясно, что один человек не может сделать счастливым целый народ. Счастлив только тот народ, который доволен или, по крайней мере, хочет быть довольным. Последнее желание предполагает известную степень понимания возможного, т. е. деловитость, которой, к сожалению, часто не хватает. Я отчетливо понимал, что при безграничных требованиях социалистических вождей беспочвенные ожидания будут все больше и больше разгораться. Но именно для того, чтобы можно было убедительно и с чистой совестью выступить против неосновательных домогательств, нельзя было отказывать в признании законных требований и содействии им.
Политика, имеющая своей целью благо рабочих, при конкуренции на мировом рынке, несомненно, наложила на всю промышленность Германии, благодаря законам об охране труда, тяжкое бремя, – особенно в сравнении с промышленностью Бельгии, где дешевая зарплата могла выжимать до последней капли все соки из человеческих ресурсов страны, не чувствуя при этом ни угрызений совести, ни сострадания при виде падающей нравственности истощенного, беззащитного народа. Такое положение, какое было в Бельгии, я, благодаря моему социальному законодательству, сделал невозможным в Германии».
Беда, однако, заключалась в том, что удовлетворение нужд трудящихся и внутреннее умиротворение достигалось только для нужд внешней экспансии, для завоевания той же Бельгии. В этом отношении Гитлер стал достойным наследником Вильгельма II.
А ведь еще совсем недавно будущий император Вильгельм II почтительно писал Бисмарку 10 мая 1888 года в ответ на его письмо от 9 мая: «Я всецело придерживаюсь мнения вашей светлости, что даже при удачном ходе войны с Россией нам не удастся привести в полное расстройство ее военные средства. Все же я полагаю, что в случае неудачной для России войны, в результате внутренних политических неурядиц, характер бессилия этой страны будет совершенно иным, чем в любом другом европейском государстве, включая Францию. Напомню о том, что после Крымской войны Россия в течение почти двадцати лет была обессилена, прежде чем она настолько оправилась, что оказалась в состоянии воевать в 1877 году. Военные средства Франции в 1871 году не были в достаточной мере расстроены, так как на глазах и даже с помощью благосклонного победоносного противника могла создаваться и формироваться новая армия для того, чтобы победить Коммуну и спасти страну от полной гибели; парижские укрепления, находившиеся в руках победителя, не были сравнены с землей и даже не были полностью разоружены; флот был оставлен Франции, которая не была уничтожена, а только политически унижена. Эти только что приведенные факты с очевидностью доказывают, что мы были далеки от действительного уничтожения врага («40 миллионов французов! И Европа!» – со скептической иронией прокомментировал этот пассаж Бисмарк в своих мемуарах. – Б. С.), что мы сохранили ему основу для тех огромных военных средств на суше и на море, которые ныне угрожают нам со стороны республики. С военной точки зрения это было неправильно, но с политической вполне соответствовало положению вещей в Европе и для того момента было правильно.
Чем больше крепла республика, тем большую склонность – несмотря на самые лояльные намерения и поведение царя – проявляла Россия, хотя Германия не нанесла ей ни малейшего ущерба, воспользоваться удобным моментом, чтобы в союзе с республикой напасть на нас. Это угрожающее положение возникло и существует не в результате войны, которую мы по собственной инициативе вели с Россией, а вследствие общей заинтересованности панславистов и республиканской Франции в уничтожении Германии как оплота монархии.
С этой целью обе нации систематически усиливали свои военные средства на решающих границах, не будучи чем-либо спровоцированы с нашей стороны на это неслыханное поведение и не приводя для этого каких-либо веских объяснений.
Отчасти по этой причине руководимая вашей светлостью мудрая политика моего усопшего деда добилась создания союзов, которые весьма содействовали тому, что обеспечили нас от нападений нашего прирожденного врага на Западе. Эта политика сумела также расположить в нашу пользу властелина России. Влияние этого сохранится до тех пор, пока теперешний царь действительно обладает властью для осуществления своей воли. Но как только он лишится власти – а многие признаки этого имеются налицо, – то вполне вероятно, что Россия уже не позволит отделить себя от нашего прирожденного врага и вместе с ним начнет против нас войну в момент, когда военные средства обоих покажутся им достаточно сильными, чтобы безнаказанно нас уничтожить.