- Пока довольно, герр офицер. - Северин мягко отстранил руку с фляжкой. - Обезвоживания у него нет.
- Бюндель! - фон Берне обернулся к оберягеру. - Спросите у него, хотя бы, как его зовут.
- Яволь. - унтер встал на одно колено рядом с пареньком, и по-русски, медленно и раздельно, произнес, - Как тьебя зов`ут, мальчьик?
- Гена… Кудрин. - невнятно и очень тихо прохрипел тот в ответ, и снова потерял сознание.
- Was?!! - всем присутствующим показалось, что сейчас у оберягера глаза лопнут от изумления.
- Что он сказал? - нетерпеливо поинтересовался фон Берне.
- Прошу простить, герр оберлейтенант, но, если я правильно понял, он утверждает, что его имя - Гейнц Гудериан!
Герзе, казармы I-го батальона 100-го горного полка
12 марта 1940 г., 08 часов 25 минут
В иное время года, и при иных обстоятельствах, Дитер фон Берне с удовольствием побывал бы в этом городке. Прекрасные пляжи, приятные пейзажи - тишь, благодать… Деревня чертова. Или как это турки называют? Аул? Или не аул? Надо бы узнать, потому как от командования пришел приказ: «офицерскому составу выучить турецкий язык в кратчайшие сроки, для максимально полного взаимодействия с союзниками». Видел Дитер этих союзников - без слез на таких вояк и не глянешь. Не радовали турки оберлейтенанта ни вооружением, ни выучкой. Да и участившиеся переезды также отнюдь не радовали. Вроде бы, казалось, едва-едва успели обустроиться под Бухарестом, обжиться - и тут раз тебе, и такой поворот. Быстро пакуй вещи и отправляйся в Турцию, незнамо от кого ее защищать.
Вернее - от кого, это-то, положим, отлично известно. А вот весь вопрос в том - нахрена? Мало того, что Кригсмарине в полном составе уже который день не может выловить в луже, именуемой Балтийским морем, франко-британскую эскадру в чертову тучу вымпелов - да что, эскадру, даже торпедированный подводниками английский авианосец изловить не могут, сжигая тонны топлива почем зря, - так теперь русских не только на море, их еще и на суше надо защищать? Прут англичане с французами на вас через Турцию, так помогите президенту Ине… Ину… Инёню (вот фамилия - язык сломать можно!), введите войска с Кавказа. Ах там восстания? И в Крыму тоже? И на Украине? А почему в Фатерлянде никто восстания не поднимает? А потому, что если б в Рейхе были недовольные, их бы уже давно не было! Нет, видать у русских фюрер, как его - Сталин? - какой-то мягкотелый. Либерал, не иначе. Вот и доминдальничался с оппозицией: война, а у него недовольные. И детишки тонут почем зря.
Зрелище пляжа, покрытого изуродованными детскими телами - в этом фон Берне не желал признаваться даже себе, - произвело на него жутковатое впечатление. В первый миг хотелось того урода, который сбросил бомбы на пароход, нет, не удушить. Порвать на множество кровавых кусочков, причем ме-е-едленно. Чтоб помучился, гад. Это потом уже, холодный разум убеждал своего владельца, что пилот британского Mosquito не знал, что или кто находится в трюмах корабля: люди, нефть, военные грузы для турецкой армии, или, например, грузинское вино. Что человек просто выполнял поставленную задачу - топить все, что плавает. Что, знай он о пассажирах, отвернул бы, наверное, ручку штурвала, не сбросил бы свой смертоносный груз на старую калошу… Но это понимал разум. А руки-то все равно чесались.
- Ну, как там мой недоутопленник? - поинтересовался Дитер, входя в лазарет.
Лазаретом, конечно, это помещение пока можно было назвать весьма условно. Батальон прибыл в Герзе всего два дня назад, и еще не обустроился в выделенном местной магистратурой, или как оно у турок называется (фон Берне мысленно поставил себе в памяти галочку рядом с галочкой про деревню), здании системы «барак», класс «слабо благоустроенный», тип «давно нежилой». И даже прекрасный песчаный пляж рядом с казармой не радовал, как и близость моря. Холодно, черт возьми! Март месяц. Какое уж тут загорать да купаться? Война, опять же…
- Недурно, весьма и весьма недурно. - отозвался командующий этим заводом по оздоровлению Вермахта, штабсартц Рот. - Небольшая контузия, совсем пустяковая, ни заикаться, ни непроизвольно дергаться и мочиться в постель не будет, ну и некоторое сотрясение мозга. Два-три денька на койке проваляется, и будет как новый. А с учетом того, какой он недокормленный - так и получше, пожалуй.
- Что, интендант Зюсс поставил парнишку на довольствие? - хмыкнул оберлейтенант.
- Да куда б он делся? Приказ самого майора Шранка. Да и без приказа б поставил. - врач махнул рукой. - Он же интендант, а не чудовище какое.
В том, что касается интендантов, Дитер имел прямо противоположное высказанному штабсартцем мнение, которое благоразумно, впрочем, оставил при себе.
- Ну а сам парнишка что говорит про себя, Берко?
- Димо, ты меня прямо удивляешь. - пожал плечами тот. - Откуда ж мне быть в курсе, если я по-русски знаю только три слова: Lenin, Stalin, tovarisch.
- А… как же ты его тогда опрашивал? - изумился фон Берне.
- А твой Бюндель на что? - еще больше изумился врач. - Вот через него и опрашивал.
«Похоже, скоро оберягер получит прозвище «стетоскоп», подумал Дитер. И не ошибся, кстати.
- Он, между прочим, еще не ушел. - меж тем продолжил Бернард Рот. - Так что можешь сам спросить у юноши все, что тебе интересно. Как лечащий врач - не возражаю.
Герзе, лазарет I-го батальона 100-го горного полка
12 марта 1940 г., 08 часов 35 минут
- Ну, молодой человек, как самочувствие? - преувеличено бодро поинтересовался у паренька фон Берне. Оберягер Бюндель перевел вопрос, попытавшись изобразить интонацию.
«Боже ж ты мой, прав Берко, тысячу раз прав, - подумал оберлейтенант. - Хоть отъестся мальчик. Вот же, без слез не взглянешь. Лысенький, тощенький - кожа да кости - ну ровно цыплак ощипанный. В чем душа держится-то? И ведь не потонул! Было б сало, понятно отчего, а при таком теловычитании как у него, плавучесть должна быть отрицательной».
- Говорит, что вроде бы неплохо, только голова кружится и тошнит немного. Еще жалуется на небольшой звон в ушах, - сообщил Бюндель.
- Ну, это ерунда. - улыбнулся оберлейтенант. - Сотрясение. Помню, на чемпионате по боксу между полками, меня один бугай из «Великой Германии» так приложил, что я потом три дня пластом лежал. Врачи еще удивлялись, чему у меня там было сотрясаться?… Курт, а вот переводить последнюю фразу было вовсе не обязательно. Так, о чем я? А, собственно, расскажите мне, как вы оказались на том корабле, куда плыли, ну и кто же вы действительно есть, Гейнц Гудериан?
Мальчик внимательно выслушал перевод вопроса, кивнул, понял я вас, мол, набрал воздуха в легкие и начал рассказывать.
Отец Генки был офицером еще в той, царской армии. Не генерал, или полковник какой, нет. Обычный пехотный прапорщик. Умом ли, иными ли какими талантами, он выбился в офицеры из нижних чинов, это теперь уже вряд ли кто-то сможет сказать, однако о своем социальном происхождении не забыл, и когда в октябре 1917-го грянула Революция, ее поддержал. Не подозревал тогда еще прапорщик Андрей Кудрин, что именно из-за своего офицерского прошлого уже через двадцать лет он, из героев, проливавших кровь на полях Гражданской за благо трудового народа, превратится в «неблагонадежный элемент», во врага того самого народа, за который насмерть рубился с белогвардейцами. Не знал, что, выступая на стороне восставших, тем самым «втирался в доверие, с целью вредительства», что в званиях рос затем не по заслугам, а лишь исключительно как «участник контрреволюционного заговора». И что на три разведки разом работает, тоже не знал.
Мать Генки, как «пособницу», забрали вместе с отцом, да вместе с ним же к стенке и поставили. Ну а Генка… То ли не поднялась рука у следователя на несмышленого пацана, то ли заступники из отцовых друзей, не сумевшие помочь отцу, так хоть о сыне решившие порадеть, сыскались, то ли еще случилось что - отправили Генку в детский дом. На Кавказ, от столиц подальше.