Федор кивнул партизанам и те сноровисто выхватили из шеренги пленных очередного бойца — на этот раз явно русского — курносого, с льняными волосами и веснушчатым лицом, в слишком большой для него форме — советской, но со снятыми знаками различия и нашивкой «Polizei». Он испуганно вскрикнул и что-то залепетал обращаясь к своим палачам, но те даже не посмотрели на него — о чем можно говорить с без пяти минут покойником. Медутин даже не стал произносить положенный спич — уже и так все было ясно, да к тому же многие из бойцов потеряли интерес к кровавой потехе. Некоторые из них уже играли в карты у входа в землянки, кто-то дегустировал трофейный шнапс, пулеметчик Иван Куликов — высокий красавец с черными «цыганскими» кудрями и перекошенной на бок фуражкой, склонившись к уху радистки Дуньки Патрикеевой, что-то шептал ей на ухо. Дебелая деваха в растрепанной форме краснела и хихикала в кулачок.
Тем временем бойцы уже подтащили молодого полицая к краю поляны принявшись снова пригибать к земле стволы сосенок. Чернобородый партизан связывая пленного, немного отступил назад и не глядя наступил на ветку которая с хрустом переломилась. Медутин еще как-то мимоходом отметил — почему треск сломавшейся ветки получился таким громким? Но не успел он удивится как партизан, вдруг выпустил из рук веревку и застыл на месте, потом закачался и рухнул на землю, словно поваленное дерево. В груди у него зияла круглая дырка из которой толчками выплескивалась кровь.
Лес будто взорвался — со всех сторон прицельно застрочили короткие злые очереди, расстреливавшие партизан почти в упор. Отчаянно матерясь те пытались отстреливаться, но не видя врага, в суматохе палили в белый свет как в копеечку. Иные из них, пьяные ранили своих же, другие в панике пускались бежать в близкий лес, но падали в жидкую грязь не успев сделать и несколько шагов.
Отрывистый лающий голос с ненавистным немецким акцентом выкрикнул из-за деревьев:
— Руссиш! Прекфратить окхонь!
— Русские не сдаются! — зло выкрикнул Медутин — и наугад выстрелил в сторону говорившего. Почти сразу же его лицо как будто взорвалось, из затылка выплеснулись красные струи вперемешку с кусками кости. Почти сразу же из-за деревьев стали появляться зловещие фигуры в серой форме, косящие словно траву деморализованных гибелью командира партизан. Многие из них уже бросали оружие и подымали руки вверх. Подоспевшие немцы сбивали их прикладами на землю и кидались к следующему противнику.
Через несколько минут все было кончено. Из почти полутора сотен партизан уцелела едва ли треть, кое-кому все-таки удалось ускользнуть в суматохе. Немцы распутывали пленных, остальные держали под прицелом пленных выстроившихся в шеренгу и угрюмо глядящих на врагов. Солдаты смотрели на пленных бесстрастно, но рядом с ними ухмылялись молодчики с нашивками в виде двух скрещенных гранат. Выглядели они не как солдаты и даже не как полицейские — какая-то дикая банда, каждый второй из них смотрелся живым подтверждением теорий Ломброзо. Остальные солдаты старались даже не смотреть лишний раз в сторону этих людей, которых они считали всего лишь отборными головорезами, а то и попросту выродками. И для подавляющего большинства солдат батальона «Доктор Дирлевангер» подобная оценка была вполне справедлива. На их лицах сейчас отражались все мыслимые и немыслимые пороки. Плюгавый тип с жидкими черными волосами, сладострастно причмокнул губами, ткнул в бок высокого верзилу с черепом неандертальца и показал ему на дрожащую радистку. Тот покачал головой и, осклабившись, произнес какую-то фразу, тыкая пальцем в сторону кудрявого пулеметчика. Оба мерзко заржали, а парень залился краской от стыда, ярости и страха. Смех подхватили и остальные дирлевангеровцы, остальные солдаты невольно отстранились от них, словно боясь запачкаться.