Секретные документы: он забыл сделать коробку со свинцовой подкладкой. Он использует холщовый мешок и пушечное ядро. Джексон должен положить книгу сигналов в последний момент и затем бросить сумку за борт. Внизу в его каюте он еще раз огляделся вокруг, пока укладывал бумаги в сумку. Немногие каюты на военных кораблях хранят такие воспоминания для капитана. Он закрыл верхний ящик и открыл второй. Шелковый шарф Джанны лежал там, куда он положил его, когда возвратился на борт, аккуратно свернутый. Он вынул его, намереваясь обвязать вокруг пояса, затем решил, что ни изящество, ни обычаи службы теперь не имеют значения, и завязал узлом вокруг шеи, подвернув концы под галстук. Если он принес ей немного счастья, то теперь собирается принести равное количество горя.
Затем он снова был на палубе и смотрел на «Сан Николас». Когда он и остальная часть авангарда приблизились, стало видно, что дистанции между отдельными кораблями больше, чем казалось на первый взгляд.
— Подходящий корабль возглавляет их, сэр, — прокомментировал Джексон, пока Рэймидж набрасывал еще один план, отражающий положение судов в данный момент, чтобы вычислить лучший угол сближения.
— Подходящий корабль?
— Разве вы не заметили, сэр? Его назвали в честь того же святого, что и вас!
«Сан Николас» — нет, он не думал об этом и сказал с усмешкой:
— Так как он возглавляет позорное бегство в Кадис, Джексон, я попрошу тебя не упоминать об этом!
Джексон рассмеялся:
— Ну, сэр, давайте надеяться, что святой позаботиться о вас, а не о донах!
«Сан Николас», размышлял Рэймидж: корабль с 84 пушками, весит приблизительно две тысячи тонн по сравнению со 160 тоннами «Кэтлин». Да ведь мачты испанского судна и одни только реи весят столько, сколько вся «Кэтлин», в то время как нос, украшенный фигурой Св. Николая должен быть на приблизительно на тридцать футов выше ватерлинии. Конец утлегаря находится на высоте шестьдесят пять футов — а это высота мачты «Кэтлин»… О, дьявол их забери, сказал он себе сердито, можно подумать, что твои измерения сделают «Сан Николас» дюймом меньше или «Кэтлин» дюймом больше!
— Какие-либо сигналы «Капитану» от «Виктори», Джексон?
— Не могу видеть «Виктори» из-за дыма, сэр; но ничего нет на «Капитане»: никаких подтверждений, только его флаг и вымпел.
Саутвик сказал:
— Капитан Коллингвуд не оставит коммодора без поддержки надолго — есть приказ или нет. Мы скоро увидим, что «Превосходный» следует за «Капитаном».
— Надеюсь, что так.
— Вы ожидали, что «Капитан» оставит линию, сэр?
— Да. По крайней мере, я надеялся, что он это сделает!
— Но коммодор сделал это немного поздно, — рискнул заметить Саутвик.
Рэймидж пожал плечами с притворным безразличием.
— Поздно для нас; но у него, вероятно, хватит времени, чтобы перехватить их — особенно, если мы сможем обеспечить задержку. У него не будет времени, чтобы пойти на лидера, однако.
— Он пойдет на «Сантиссима Тринидад»?
Рэймидж кивнул. Он знал инстинктивно, что, если бы был какой-либо выбор, то коммодор занялся бы самым большим кораблем в мире, и случайно тот был с подветренной стороны от остальных и поэтому самым близким к «Капитану».
Потом Рэймидж посмотрел на испанские корабли, на «Капитана», на британскую линию и на свои схемы в блокноте и внезапно понял, что его план не только бесполезен, но и абсурден. Несмотря на то, что он только что сказал Саутвику, он знал, что, даже если «Кэтлин» действительно удастся задержать испанский авангард в течение пятнадцати или двадцати минут, вероятность, что «Капитан» догонит их, ничтожно мала. Но, что еще более важно, даже если он сделает это, он не будет в состоянии помешать всем этим кораблям: у каждого из них более мощный бортовой залп, все они будут обстреливать его снова и снова прежде, чем он сам сможет дать по ним залп. И он понимал, что даже теперь может повернуть «Кэтлин» под тем или иным предлогом и возвратить ее к надлежащей позиции за кормой «Превосходного». Но он еще смотрел на свой эскиз «Кэтлин», перегораживающей путь «Сан Николасу», когда понял, что, несмотря на то, что линии карандаша говорили ему, он должен продолжать, потому что, если он вернется теперь, то за всю оставшуюся жизнь не сможет убедить себя, логика или страх заставили его сдаться.
Как только он решил продолжить, он рассердился на себя за эти бесконечные колебания между страхом и спокойствием, уверенностью и неуверенностью. И еще он думал о том, что хотя у коммодора, возможно, тоже были подобные сомнения (хотя едва ли подобные страхи) он, однако, оставил линию и собирается попытаться, и только это имеет значение. Если «Кэтлин» даст ему дополнительные пятнадцать или двадцать минут, они могут составить всю разницу между полным провалом и частичным успехом…