— А враги? — Реймунд поразился простоте мышления пирата.
— А врагов, парень, — поднял Легад палец, — у меня нет. Всех своих врагов я отправляю на дно. Или делаю друзьями. Вот помню, был такой — Виконт, рожу мне на дуэли располосовал, до сих пор шрам остался. А потом я его отделал. Ну и подружились, сначала выгода была, потом не разлей вода стали. Убили его. Вечная память, — он мощно приложился к кружке, ополовинив содержимое, выдохнул, крякнул и продолжил. — Те мои «враги», которых ты можешь найти — это конкуренты. Мы можем обдурить друг друга, в абордаже честно пытаемся оттяпать друг другу башку. Я могу увести у кого-то из них корабль, они у меня — женщину, опять же, если сумеем. Но мы уважаем друг друга. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Каждый из этих утырков знает — попытается сподлить, ему такой же монетой отплатят. Так честность да уважение и куются. А беспредельщиков я уже лет десять как повывел.
— Выходит, нет на тебя управы, — усмехнулся Реймунд.
— Управа есть на всех, — пожал плечами Адмирал. — В море я могу столкнуться с амиланийским фрегатом, в порту — попасть брюхом на чей-то нож. Могу упиться вусмерть. Могу утонуть. А вот хитростью… Хитростью мы сами с усами.
— И неужели во всех ты уверен? — подозрительно сощурился убийца, к тому времени он был уже немного пьян — кружка на столе была далеко не первой.
— Сейчас расскажу, — Морнис ненадолго задумался. — А вот хотя бы с боцмана начну.
Этот боцман — самый лучший боцман в океане
В том, что его зовут Тирган Беглый, моей заслуги нет. Первое имя дали в княжестве, откуда он родом, второе — амиланийки. А вот боцманом он уже у меня стал.
Дело было так — прознали мы, что у амиланиек есть серебряные копи на острове, который на моей карте Шлюхиным значился, а как они его звали — не спрашивал. Собрали ребятишек — две сотни. Отборных — дело-то серьезное. Ну и отправились. А как прибыли на место — узнали у местных, которые от лютых баб по джунглям прятались, что есть на острове гетербаг — здоровый и сильный. Он с копей сбежал, сколотил ватагу, и по мере сил девочкам вредил — то конвой грабанет, то под шумок из копей еще кого умыкнет. Амиланийки его за эти труды Беглым Дьяволом прозвали, но потом сократили. Полезный товарищ, решил я. И две недели валандался по джунглям в поисках. А как-то ночью они сами ко мне пришли. Он здоровый, трех метров роста, оборванный, злой, воняет как вол, с тех пор совсем не изменился, разве что чуть поменьше стал — возраст. Ну и осерчавший к тому же. Пока разобрался, что к чему, четверо наших полегло и пятеро ихних. За пятого, помню, он мне еще по зубам съездил. Но когда про наше желание копи взять узнал, смягчился — не стал мне голову откручивать.
— Хорошо, — говорит, — мы вам поможем. Но вы пленников выпустите. И перевезете.
— Да откуда, чмо ты долговязое, — отвечаю я, за челюсть обиженный, — я возьму тебе место на корабле?
— Ваших много поляжет, а без нас все пропадете, — отвечает. — Копи хорошо охраняют, много их, — говорит, — голыми руками не возьмешь, только я знаю, как их укрепления обойти.
— Ладно, сколько-то возьмем, — соглашаюсь, — а с другими что делать? Несправедливо это — одних взять, других оставить.
— А возьми тогда, — говорит, — да умыкни у баб рабское судно, оно сейчас как раз в проливе стоит.
На том и порешили — сотню я взял, сотню квартирмейстеру оставил, и они на «Воре», судно мое так звалось, «Вор Удачи», утонул он, только штурвал я и спас, но это потом было. Отправились они, в общем, на «Воре» бабский галеон брать. А мы, с тридцатью оборвышами Беглого, по джунглям, по джунглям. Комары жрут, змеи жалят, малярия подбирается. В общем, долго ли коротко, добрались до копей, у них там крепость была. Обошли мы ее и прямиком в копи попали. Там рабов освободили. Беглый — он вообще мужик по жизни счастливый — потому как мужик. Сбежал раньше, чем оскопили. А остальные были не такие везучие. В общем, нас сто тридцать, тогда уже меньше — в боях с патрулями поубавилось, да полтыщи злых кастратов, разобрали ту крепостицу по кирпичам. Серебра, правда, не так много набрали, как хотелось, зато доброе дело сделали.
Ну вот, доставили мы всех рабов — гетербагов, людей, пушистиков, на нейтральный берег и высадили там. Тут, значит, Тирган ко мне подходит и говорит:
— Ты спас моих людей, я благодарен тебе, бери в команду — буду тебе служить.
— Ну и на кой, простите, срамной уд, ты мне сдался, крыса сухопутная? — вопрошаю его я.
А он тогда наш язык только начинал учить — понимал хорошо, а сам изъяснялся не очень. Словами, в общем, не объяснил. Как дал в рожу, я аж с копыт слетел и дивных девок крылатых, вокруг головы летающих, увидел.
— Бери, — говорит, — а то ноги сломаю. Сам никуда не уйдешь, тут тебе служить буду.
— Ладно, — отвечаю, — уговорил.
Взял на корабль, он морской науке немного выучился, в матюках поднаторел и стал боцманом — лучше не придумаешь. Да к тому же другого такого воина еще поискать — он как-то даже батыра гетербажского уделал, но это другая история.
***
— Н-да, — сказал Реймунд и осушил свою кружку. — Теперь ясно, почему я его не сдюжил. Думал — если убить его, сумею тебя разозлить и глупости начать делать заставить.
Убить боцмана
Гетербаг был огромен. Его рост достигал почти трех метров, а размах плеч, толщина шеи и огромные руки наводили на мысли о сказочных великанах. Он был одет довольно просто — в кожаную куртку без одного рукава на голое тело, полотняные штаны, украшенные шитьем и цепями, стоптанные добротные ботфорты. На правом плече красовался массивный наплечник, который мог послужить нагрудником для небольшого человека, на левую была намотана цепь. На массивном поясе из многих слоев кожи висели исполинский ятаган, мортиретка и хандканон, напоминающий скорее вертлюжную пушку.
Задание пришло совершенно неожиданно, сроков на подготовку и тщательное обдумывание плана не оставалось. Оно значилось как срочное. А Реймунд вообще не ожидал, что ему дадут новую цель. Скорее, его сделают целью для кого-то. Приходилось действовать почти наобум, полагаясь на удачу и приблизительный расчет.
У Реймунда был один точный выстрел. Он расположился на крыше двухэтажного здания, покрытого гонтовой черепицей, гетербаг шел по кривой, узкой улочке внизу. Был самый конец подходящего месяца — месяца войны гетербагора. Штуцер был отличного качества и неплохо пристрелян. Накрыв плащом кремневый замок от мелкого, моросящего дождя, Стург прицелился в массивную голову с тяжелыми чертами лица, изборожденного морщинами и щеткой коротких жестких русых волос, перевел дыхание и спустил курок.
Пуля зачарованная, чтобы бить точно в цель, прошла возле висячего уха гиганта, не причинив тому вреда. «Ну, теперь мы знаем, что сильнее — всепробивающий меч или несокрушимый щит», — мрачно подумал Реймунд, слишком поздно заметив, что одна из пуговиц двубортной куртки гетербага выполнена из яшмы с замысловатой резьбой — амулет от пуль.
Убийца Альянса подхватил с гонты тяжелый фальшион и бросился бежать, перепрыгивая с крыши на крышу, собираясь атаковать противника сверху.
Гетербаг лениво загнал снаряд в мортиретку, и, не особо целясь, выстрелил. Почти попал, за спиной бегущего Реймунда разлетелись осколки черепицы, рухнула чья-то крыша.
— Проворный мудоконь, — сплюнул гетербаг через обломанный передний зуб, затем снял с пояса хандканон.
Еще одна крыша, скользкая от дождя черепица, мешающийся плащ сброшен на грязную мостовую. Под ногами разлетаются красные осколки и обломки камней — и во второй раз противник почти попал, разнеся пулей, а скорее ядром, крышу и кусок стены.
Последняя крыша. Хорошо, что враг медленный, он лениво тянет из-за пояса ятаган. «Успеваю». Стург скакнул, сверху вниз пикируя на противника, вложил в удар всю силу, метясь в горло. Но с необъяснимой быстротой на его пути встало синеватое лезвие ятагана, размерами превосходящего двуручный меч.