Два дня. Это было два дня назад.
Но Рейн уже ушёл, и я спрыгнула с кровати, придерживая пояс своих штанов, и последовала за ним.
Как, если бы почувствовал моё присутствие, он говорит.
– Я даже не могу узнать, что на хрен они бросали тебе, когда кормили?
Нет, не может. И у меня даже не было выбора в том, что есть.
– Нет.
– Блядь.
А потом было много передвижений. Кастрюли и сковороды оказались на плите. Разные предметы вынимались из шкафчиков и холодильника.
– Уже поздно. Я могу съесть немного хлопьев, или... – Предлагаю я, наблюдая, как он движется вокруг, его сильные мышцы спины поворачиваются и скручиваются все одновременно и слишком сексуально для трёх часов ночи.
Он просто игнорирует меня, продолжая двигаться вокруг. Наливать воду в кастрюлю. Резать что-то прямо на столе. Потому что, ладно, это был разделочный стол.
– Могу я чем-нибудь помочь?
На самом деле, я не была поваром. Меня нельзя было назвать поваром ни в коей мере. У отца для этого всегда была прислуга. Но будучи ребёнком без матери, я проводила много времени на кухни с Мэй, нашей очень толстой, очень весёлой кухаркой-итальянкой. И пока я хваталась за концы её фартука, меня научили, что нужно всегда предлагать свою помощь, даже, если на самом деле ты не знаешь, что делать.
– Ты провела три месяца в адской дыре, где одному Богу известно, что с тобой вытворяли, и ты думаешь, что не заслужила право на то, чтобы расслабиться и позволить кому-то позаботиться о тебе?
Позаботиться обо мне?
Это именно то, чем он занимался сейчас?
Да, именно так.
И это было слишком хорошо.
Я просто...
Ладно. Я была немного эмоциональна.
И под «немного эмоциональна» я имею в виду, что была близка к тому, чтобы расплакаться прямо перед ним. И не только расплакаться. А разразиться ужасным сопливым рыданием. Я отворачиваюсь, глядя куда-то в гостиную, глубоко дышу.
– Могу я включить музыку?
– Да, при условии, что это будет винил.
Я практически пролетела через всю комнату, делая вид, что просматриваю записи, предпочитая игнорировать свои трясущиеся руки. Я знаю, что имею дело с необычайно сложным дерьмом, учитывая ту избалованную жизнь, что я вела, но я должна держать свою голову высоко поднятой. Я не могу вести себя, как все эти истеричные женщины, только потому, что кто-то заботится обо мне. Это было именно то, что тебе следовало сделать, когда находишь кого-то, нуждающегося в помощи, так ведь? Даже если ты и был огромным, плохим байкером-уголовником.
Я хватаю запись, которая мне знакома, поднимаю иглу и устанавливаю её. В течение долгих секунд стоит гул, прежде чем звук хлынул из динамиков. Я устремляюсь к дивану, опускаясь на него. Я просто несколько минут хочу побыть подальше. Диван был одним из тех самых кожаных диванов. Таких, что все обожают. Те, что кажутся масляными на ощупь. И как только я легла на него, я провалилась в сон, успокаивая себя мыслью о том, что я не вздрогну от того, что кто-то разбудил меня с целью навредить.
И у меня был кошмар.
Но это не было ночным кошмаром.
Это были воспоминания.
***
– Давай, просыпайся! – Говорит один из них, Дик, я слышу, как другие парни зовут его. Нет. Он не говорит. Он кричит. Прямо мне в ухо. Заставляя меня метаться в кровати, я так скоро забыла, что привязана, и верёвки обжигают уже и так израненную кожу на запястьях, боль настолько сильная, что я с трудом подавляю, подступающую к горлу желчь.
– Она едва не обоссала кровать, – говорит Мартин, посмеиваясь.
Их запах это то, что бесило меня больше всего. Сигаретный дым, который, казалось, сочился из их пор. Смешанный с запахом водки в их дыхании. И практически удушающий запах их тел.
Можно было практически учуять их, когда они спускались в зал, если не спишь.
Я, должно быть, крепко уснула, раз на меня напали так неожиданно, вырывая меня из тумана сна, словно вихрь.
– Она, и в самом деле, красотка, – говорит Дик, его пальцы двигаются по моему лицу, спускаясь вниз и поглаживая мою шею. – Такие спелые, – говорит он, его рука двигается по моей груди, совершенно не защищённой лифчиком от «рыщущих» пальцев. – Надо, чтобы её трахнули, как следует, как ты думаешь, Март?
– Чертовски верно. С двух сторон одновременно, я бы даже сказал.
– Да, – отвечает он, его рука скользит по моему животу. – Им всегда это нравится, правда? Я закусываю губу, чтобы сдержать свой крик. Или мольбу. Они не должны трогать меня. Ви ясно дал им это понять.