Я бил сумку до тех пор, пока мои кулаки не стали влажными. Такие острые жгущие ощущения ты получаешь тогда, когда твоя кожа лопается. Я сел вниз на скамью, уставившись на стены.
Я не чувствовал себя лучше.
Мой телефон моргнул, и я потянулся к нему.
Кэш: Ты трахаешься.
Я не трахаюсь.
Кэш: Я видел, как ты смотрел на неё.
Она сексуальная.
Кэш: Более того, ты знаешь об этом.
Ничего не произойдёт. Как дела в клубе?
Кэш: Скулёж по поводу уборки. Похмелье. Прошлой ночью была вечеринка до потери сознания.
Никаких новостей насчёт Ви?
Кэш: Видел одного из его парней в трущобах, рыщущего кругом.
Держи меня в курсе.
Он уже искал. Это хорошо. Чем раньше он прочешет территорию, тем лучше. Никто не видел её. Он будет двигаться дальше.
Не то, чтобы он прекратит её поиски. Она важна. Я не знаю почему, но она имеет большое значение. И, возможно, она даже и не знала, почему имеет такую важность, но я собираюсь удостовериться в этом.
Она больше не будет скрывать всё это дерьмо от меня.
Глава 9
Саммер
Я слышу звук, стук и звон ударяющихся друг о друга цепей. Я видела предостаточно фильмов, чтобы правильно истолковать этот звук. Боксёрская груша. У него есть боксёрская груша. Я слушаю, меня настигает какой-то странный нездоровый юмор, и я борюсь с собой, чтобы не рассмеяться. Потому что он настолько извращённый, чтобы даже просто думать об этом.
У него в подвале есть боксёрская груша. Я сама была боксёрской грушей в подвале.
Что со мной не так?
Затем, всё прекратилось так же внезапно, как и началось, и я слышу как его ноги, обутые в ботинки, топают по ступеням, и дверь в подвал с грохотом закрывается.
Злой.
Даже его шаги в холле звучат зло.
Я обхожу кровать кругом, чтобы сохранить между нами дистанцию, моё сердце взлетает к моему горлу. Потому что я знаю, что он идёт. Он идёт, и он зол.
Он шагает в дверной проём, его волосы влажные от пота, его руки сжаты в кулаки, его плечи напряжены. Его взгляд падает на меня. И после этого... его гнев, кажется, улетучивается. Его плечи расслабились, кулаки разжались, его взгляд немного печальный.
– Иисус, – говорит он на выдохе. Он роняет свою голову, рукой он проводит по бровям, прежде чем его глаза вновь смотрят на меня. – Я не собирался причинить тебе вред, детка, – говорит он, его голос мягкий. – Никогда, ты поняла меня? – спрашивает он, делая шаг в комнату. Я чувствую, как отступаю назад, и вижу, как он вздрагивает. – Детка, посмотри мне в глаза, – приказывает он, и я поднимаю свой взгляд на него. – Пока я рядом, никто и никогда не причинит тебе вреда, поняла?
Именно это он и имеет в виду.
Он даже не знает меня, но хочет быть уверен, что это никогда не случится. И я верю ему.
– Хорошо.
– Хорошо, – отвечает он кивая. – Я собираюсь принять душ, а потом мы поговорим. Ты должна всё рассказать, понятно?
Дерьмо.
Он знает, что я обманываю его.
Он знает и не позволит, чтобы это сошло мне с рук.
– Да, – отвечаю я, кивая, хотя внутри себя знаю, что этого не произойдёт.
Я не могу допустить этого. Это подвергнет меня опасности. И мой отец будет в зоне риска.
– Дай мне десять минут, – говорит он, а затем выходит. Не прошло и десяти секунд, и я слышу, как заработал душ.
Я поворачиваюсь, хватаю толстовку с кровати и накидываю на себя. У меня нет обуви. Но с этим я ничего не могу поделать. Я снимаю с себя носки, запихиваю их в карман своей толстовки и крадусь по коридору, вздрагивая каждый раз, когда скрипит половица. Я добираюсь до входной двери, открываю её и выскальзываю наружу, прикрыв её настолько тихо, насколько это возможно.
Затем я бегу.
Поле кажется бесконечным. Прогулка не казалась такой уж страшной. Но опять-таки, я собиралась совершить её пешком. Здесь был, по крайней мере, целый акр. Но я вижу ворота. Моё сердце гулко колотится в груди. Отчасти от бега, а отчасти... ладно... от очень сильного чувства, что я поступаю неправильно. Это нехороший план.