Вот обогнули они монастырь,
Перед глазами такая ширь,
Такая даль впереди разворачивается,
Но Рейнеке все назад оборачивается,
Не в силах он взгляда от кур отвести,
И ничто не может его спасти.
Ему бы снова схватить петушонка!
Что за препакостная душонка!
Башку ему оторви от тела —
Башка бы сама к петушку полетела!
Ну, как отвадить его от кур,
Когда они лакомы чересчур?!
Гримбарт разгневался до невозможности:
"Я не говорю уж об осторожности
И о простейшей боязни суда.
Но есть ли у вас хоть остатки стыда?
В кого вы снова глазами стреляете?
Да вы же господа оскорбляете,
Святую молитву мою прервав
И право на жалость к себе потеряв!"
Рейнеке вымолвил в озлоблении:
"Это же сущее оскорбление!
Цели нет у меня дурной:
Молюсь я за души задушенных мной.
Я про себя "Отче наш" читаю
И заодно про себя считаю,
Сколько же в каждом из монастырей
Я петухов загубил и курей?
Ранит сердце мое, клянусь,
Каждый съеденный мною гусь!
Чтобы я белого света не взвидел!
За что я монахинь святых обидел,
Этих чистейших Христовых невест,
Их кур поглощая в один присест?!"
Гримбарт молчал, нелюдим и хмур,
А Рейнеке так и глядел на кур,
Нанося барсуку большую обиду,
Пока монастырь не скрылся из виду.
Но, впрочем, идти осталось не много.
Лиса охватывает тревога:
Вот он, вдали, королевский дворец,
Где, может быть, лису придет конец.
И Рейнеке, чуя опасность нюхом,
Упал в чрезвычайной тргвоге духом.
Глава девятнадцатая
О том, как Рейнеке явился к королю, смиренно пред ним преклонился и как обнаружил многих из тех, кто пришел на него с жалобою
И вот едва услышал двор,
Что наконец-то словлен вор,
Как поднялось столпотворенье
(Большое удовлетворенье —
Злодея схваченного зреть:
Мол, не посмеешь грабить впредь!).
Подача жалобы иль иска
Теперь не составляет риска,
И звери валом валят в суд —
На лиса жалобы несут.
Всё жаждет мщенья, негодует.
А лис — он как бы в ус не дует,
Идет он вместе с барсуком
К монарху в замок прямиком.
Вид — совершенно независим!
Идет, хвостом виляя лисьим,
Идет с сияющим лицом,
Как если бы с родным отцом
Он после странствий шел на встречу,
А не погибели навстречу,
Как если б вправду никогда
Он никому не нанес вреда
И никогда не слышал даже,
Что грабежи существуют и кражи.
Так, лисьей хитростью ведóм,
Он предстает перед судом.
Нобель сидел средь своих баронов,
На память знавших весь свод законов.
И лис сказал: "О, король всемогущий,
Высшую правду в себе несущий,
И высокопоставленные судьи,
Ревнители высшего правосудья,
Я перед вами стою, ваш слуга,
Которому истина дорога.
Я жизнь посвятил служению вам
И посему ненавистен врагам.
Всей силою сердца и силой ума
Служу вам... И что же? Завистников тьма!
Враги меня со свету сжить хотят,
Оклеветав с головы до пят.
Гнусным наветом, злыми словами
Хотят меня подло поссорить с вами.
Но я не страшусь всем известных лиц.
Ваша совесть и мудрость не знают границ.
Я потому-то и не унываю,
Что на справедливость суда уповаю,
Что суд не даст себя обмануть,
Не даст невиновному шею свернуть,
Не позволит нашим врагам исконным
Глумиться над истиной и законом,
Вернейшего ввергнув в пучину страдания.
Я жду полнейшего оправдания!"