"Молчать! — воскликнул король. — Не сметь
Мне эти льстивые песни петь!
Осмелились вы за моей спиною
Нарушить мир, объявленный мною!
Вот — петух, потерявший своих детей
Из-за ваших безжалостных, хищных когтей!
Это вы-то клянетесь мне в любви,
Вы, у которого лапы в крови?!
Эта ваша хваленая доброта
Одноглазым сделала Гинце-кота?!
А вельможа мой Браун, едва живой,
Ходит с израненной головой!..
Вот, посмотрите, Рейнеке-лис:
Здесь пострадавшие собрались.
Вас будут судить как убийцу и вора,
И вы не отвертитесь от приговора!"
Лис отвечает: "Как?! Я виноват,
Что Браун стал немножечко лысоват?!
Но ведь не мне, а себе в угоду
Хотел он чужого отведать меду
И Рюстефейля обворовать!
Конечно, ну как тут не горевать,
Когда он столь оказался слабым,
Что спину подставил детишкам и бабам,
Не пытаясь даже сопротивляться.
Приходится истинно удивляться!
Где же его воинственный пыл?
Вы посмотрели бы, как он плыл!
Как он с ходу плюхнулся в воду
На потеху всему честному народу!
Ну и Гинце пускай не плачет,
Пусть истину от суда не прячет!
Шастать решил по чужим амбарам
И хочет, чтоб все прошло ему даром?!
К священнику вздумал в амбар залезть?
Но справедливость господня есть!
Впрочем, делайте что хотите.
Возможно, живым мне от вас не выйти.
Опозорьте меня, навек обесславьте,
Ослепите, повесьте иль обезглавьте,
Сварите, зажарьте меня живьем,
Плетьми стегайте, дубасьте дубьем, —
На все священная ваша воля!
Что вам горькая наша доля?
Подобные самой ничтожной вещице,
Все мы в державной вашей деснице!
Король всевластен и всемогущ!
А я несчастен и неимущ!
Не стоит и время-то тратить даром!
Хотите — убейте одним ударом!
А мне одно остается, воистину:
Приверженность правде и вера в истину!"
Молвил баран — барон Беллин:
"Всемилосерднейший властелин!
Пора приступать к рассмотренью дела.
Нам эта комедия надоела.
Не потакать же его злодействам!"
И вот пришел Изегрим-волк с семейством,
Браун-медведь и Гинце-кот
(Хромали оба, и этот, и тот),
Пришли Лямпе-заяц, осел Болдуин,
Вакерлос-шавка и друг — дог Р и н,
Гермен козел и Метке-коза
Шествовали, вылупивши глаза.
Шли белка, ласка и горностай,
Представители разных семейств и стай,
Лошадь, бык и Бертольд-аист,
На Рейнеке рыжего надвигаясь.
Шли Лютке-журавль и Маркварт-сойка.
Гляньте-ка: собралось их сколько!
А это кто? Можно сказать без ошибки:
Альгейд-гусыня и утка Тибке!
О, как хотят оторвать они хвост тому
Рыжему Рейнеке, длиннохвостому!
И действительно, не мешало бы
Выслушать их возмущенные жалобы!
Пусть судейские примут к сведенью,
Сколько их родичей было съедено!
Спросите Геннинга-петуха:
Что его жалоба? Чепуха?
И еще было множество всяких лиц,
Всевозможных зверей и птиц.
Может быть, всех и не перечислим мы,
Всех перечислить просто немыслимо,
Но одна у всех мука, одна у всех боль,
И всех их выслушать должен король!
Глава двадцатая
О том, как Рейнеке был обвинен своими противниками, как пытался он оправдаться, но в конце концов, изобличенный свидетелями, был приговорен к смерти
И вот собралось наконец судилище.
Так строго суд никого не судил еще.
Большинство считало, что — всех безобразней —
Заслужил он не казнь, а тысячу казней,
Что любой потерпевший будет утешен
Лишь тогда, когда Рейнеке будет повешен,
И чтоб не допустить в приговоре оплошности,
Весьма обстоятельно, не без дотошности,
Перечислили — с высшего соизволения —
Наиболее тяжкие преступления.
И все же Рейнеке не терялся,
Он каждый довод разбить старался:
Дескать, не знает он этих лиц,
Перечисленных выше зверей и птиц.
Никого он прежде не слышал, не видел,
Никого он, естественно, не обидел,
А скорей, к сожалению, наоборот:
Вот какой он пытался делу придать оборот!
Эту речь, что включала иные сентенции,
Можно смело назвать венцом элоквенции.
Но заметим: подобное красноречие
Находится с истиной в противоречии.
Послушать, так он — образец добродетели.
И все ж доконали его свидетели!
Были предъявлены все доказательства
Изуверства, предательства, издевательства,
Грабежа, разбоя, воровства —
Отнюдь не невинного баловства.
И тогда решил королевский совет,
Что оправданий для Рейнеке-лиса нет,
Что для Рейнеке — изверга и изувера —
Единственная существует мера.
Для того, кто в злодействах всех бешеных бешенее,
Одно наказание — повешение!
Итак, какой бы он ни был верткий,
Не помогли на сей раз увертки
Потому, что не вечно веревочке виться:
Больше разбойнику не резвиться!
Сам король огласил приговор.
Закончен, стало быть, разговор.
Дрогнул Рейнеке, страшным сражен ударом!
Ужель вся его элоквенция — даром!
Вот его уже хватают и вяжут.
Наконец, наконец-то ему покажут!