В Ломбардии уверяют жители,
Что их дорогие священнослужители
Позаводили себе бабенок.
А там, глядишь, родился ребенок.
В общем, живут, как в законном браке.
Поверьте: это — отнюдь не враки.
Живут семейно, растят детей,
А сами при этом святого святей.
Нравы, замечу, довольно мрачные.
Поповские эти детишки внебрачные
Отнюдь не обижены горькой судьбой,
Преуспевает из них любой.
Они становятся с годами
Почтенными дамами и господами,
У них — положение, им — почет,
Весьма беззаботно их жизнь течет.
В чем дело? Не стану держать под секретом:
Денежки! Денежки правят светом!
Деньги, поверьте, главная сила,
Которая нынче весь мир взбесила.
Загляните в любой уголок земли:
Попы богаче, чем короли!
Пошлина, подать, арендная плата —
Все это нынче в руках прелата!
Во имя отца, сына и святого духа
Каждый аббат набивает брюхо.
Да, богатства у них беспредельные:
Принадлежат им наделы земельные,
Пастбища — их и мельницы — их,
Так чему нам, скажите, учиться у них?
Паства слепая и пастырь слепой —
Так и бредем незрячей толпой,
Слепо сойдя со стези добродетели,
Которую мы в слепоте не приметили!
Только дурное мы замечаем,
Только в дурном мы души не чаем,
Что же касается правды и святости,
То к ним относимся не без предвзятости.
Злом укрепляем мы силу зла.
Проклятого не разрубить узла!
Мир погрузился в пучину мрака!
Если ты родился вне брака,
То в этом, конечно, не виноват,
Тебе не за это дорога в ад.
Никто родителей не выбирает.
Но пусть из нас низость не выпирает!
Дело отнюдь не в твоем рождении,
А в нисхождении иль восхождении,
В том — добродетель или порок
Определяют твой жизненный срок.
Если священник добр и учен,
Доверием паствы он облечен.
А если, напротив, лицо духовное
Предпочитает житье греховное,
То над таким смеются миряне —
Это можно сказать заране.
"Что ж это он добро проповедует,
А собственным проповедям не следует?"
Подобный пастырь внушает нам:
"Овцы Христовы, подайте на храм!
Да не оскудеет рука дающего!
В райские попадете кущи вы!"
А сам, между прочим, в церковную кружку
Лишнюю не опустит полушку,
И если весь этот храм развалится,
Он нисколько даже не опечалится.
Он думает лишь о питье, о еде.
И так происходит почти везде.
Праведный пастырь — весь в мыслях о боге,
Он лишь у господа ищет подмоги,
Дела и мысли его чисты,
Мирской он чурается суеты.
Не удивительно, что посему
Паства во всем доверяет ему.
Нет! Не думают о Христовых законах
Святоши — те самые, что в капюшонах!
О, несносные попрошайки,
Грабители из разбойничьей шайки!
Господу богу поют хвалу,
А думают сами: "Скорей бы к столу!"
Одного пригласишь — припрутся двое,
А то и троих приведут с собою.
Аппетиты воистину богатырские!
Все лучшие должности монастырские,
Как вам известно, заняты ими.
С чего бы иначе тянулись к схиме?
Ректор, библиотекарь, декан, настоятель —
Ниспошли им многие блага, создатель! —
Во всем различие: даже в пище.
Одним отвалят лучший кусище,
Другим так нальют пустой водицы,
За трапезу нечего и садиться!
Одни священники все успевают:
Они и крестят, и отпевают,
А другие всю жизнь проводят в безделье
(Пока промолчу про иные кельи).
А что говорить о папских легатах,
О пробстах, о прелатах, аббатах?
А что творят бегинки, монашки,
О чем они думают, божьи пташки?
В чем смысл их латыни? Да отгадайте:
"Мое мне оставьте, свое мне отдайте!"
Семерых не найдете из десяти,
Кто бы честно стремился душу спасти.
Да. Представителям духовенства
Безмерно далеко до совершенства".
Барсук сказал: "Дорогой мой дядя,
Должен заметить, к своей досаде,
Что вы, разобравшись в грехах чужих,
Свои забыли. Скажите о них!
Дорогой мой дядя, не объясните ли,
Что так дались вам священнослужители?
Какое до них вам, собственно, дело?
Чем духовенство вас так задело?
Я вас моложе, но тем не менее
Позвольте свое мне высказать мнение:
Будь то священники, будь то миряне,
Очиститесь все от душевной дряни!
Блюдите достоинство, совесть, честь —
Неважно, кто вы такие есть!
Но, милый Рейнеке, своим языком
Вы меня сделали еретиком.
Меня поражают ваши познания.
Проникли вы разумом в суть мироздания.
Вам внятен сложнейших событий ход.
Вам, собственно, нужно бы дать приход,
Чтоб вы разъясняли нам, прихожанам,
Как жить на свете? идти куда нам?
Да я за счастье почел бы сам
Слушаться вас, исповедаться вам.
Я сам с безмернейшим увлечением
Внимал бы вашим нравоучениям,
Ибо пред господом все мы грешны
И воистину наши грехи страшны".
Так приближались они ко двору,
Что было Рейнеке не по нутру.
Дрожа от страха, он все же куражился
И молвил Гримбарту: "Я отважился!"