Подумал Рейнеке: "Надо бы сдаться,
Поскольку надо в живых остаться.
Себя от позора не уберечь!"
И вот повел он такую речь:
"Дорогой мой и обожаемый дядя,
Униженно я вас молю о пощаде,
Вы безмерно сильны, я безмерно слаб.
Навеки теперь я ваш верный раб
Со всем семейством моим и имуществом,
Покоренный бесспорным вашим могуществом.
Если прикажете, хоть сегодня
Ради вас отправлюсь ко гробу господню,
В святую землю, по всем церквам,
Чтоб принести отпущение вам.
Вам, и жене вашей, и вашим деткам,
А также всем вашим покойным предкам.
Клянусь, воздымая кверху лапу,
Что буду чтить вас, как римского папу.
Отныне всем родом я вам служу,
А надо — так жизнь за вас положу.
Королю, при всем к нему уважении,
Я не сделал бы подобного предложения.
О, только не побрезгуйте мной
И править вы станете всею страной!
Навеки поставщиком вашим буду
И все, что поймаю или добуду
Из лесу, из монастыря, из села, —
Для вашего приволоку стола.
Рыбу, кур, индюшек, гусей...
Я мог бы продолжить перечень сей.
Ваша светлость! А не хотите ли
Взять меня в ваши телохранители?
Клянусь, если это вам подойдет,
Ни один с вас волос не упадет.
Ах, есть ли прок в оголтелой мести?
Право, не лучше ли быть нам вместе,
Не противореча ни в чем естеству?
Могучи вы. Я хитроумным слыву.
И в содружестве разума с грубой силой
Мы необоримы, дядюшка милый!
Ведь мы же родичи, крайне близкие.
И вот — друг на друга — наветы низкие.
Не понимаю я до сих пор,
Из-за чего начался наш спор?
Чего мы с вами не поделили?
Я счастлив, что вы меня победили.
Вообще-то, ежели разобраться,
Не имел я намеренья с вами драться.
Я помириться хотел, но — увы! —
Первым перчатку бросили вы.
И все равно, вы настолько мне мúлы,
Что я и дрался-то в четверть силы.
Я не давал себе разойтись,
Тем самым давая вам спастись.
Я превратил поединок в шалость,
Не то вам совсем бы не так досталось.
Вы, правда, лишились глаза пока —
Но все восстановится наверняка.
Поверьте, я сам огорчен отчаянно,
Поскольку глаз вам выбил нечаянно.
Но я знаю верный способ лечения,
Так что нет повода для огорчения.
А впрочем, мне говорит мой разум,
Не так уж и плохо быть одноглазым.
Ведь обычно, после захода солнца,
Закрывать приходится два оконца,
Не проще ли закрывать лишь одно —
Тем, у которых одно окно?
У вас прощенья вместе со мною,
А также вместе с моею женою
Просят мои дорогие дети.
Все перед вами сейчас в ответе:
Дядюшки, тетушки и племянники —
Все пребывают в ужасной панике
И готовы явиться сюда просить
Падшего Рейнеке-лиса простить.
И если я получу прощение,
То клятвой, которой нет священнее,
Поклянусь публично самим творцом,
Что я бесчестнейшим был лжецом,
Что все мои гнусные обвинения
Есть ложь, не более и не менее,
Что я возвел на вас гнусный навет,
О чем ныне должен узнать весь свет.
Неужто вам и этого мало?
Неужто во что бы то ни стало
Вы хотите меня убить
И вражду вековечную усугубить
С моими родичами, друзьями?
Ведь зная, что я уничтожен вами,
Они постараются отомстить.
Кому это нужно, дозвольте спросить.
Нет места в душе моей для испуга,
Но, дядя, не лучше ли верного друга
Найти, чем вновь обрести врага?
Отныне я преданный ваш слуга.
А впрочем, мне безразлично: жить
Или голову в честном бою сложить!"
Волк сказал: "Ах ты, хитрая бестия!
Ты думал, поддамся дешевой лести я?
Как же, ты вырваться хочешь на волю!
Но я тебе вырваться не позволю!
Да ты мне что угодно сули,
Даруй мне золото всей земли,
Ты меня не проймешь, милок!
Отныне попался ты в мой силок,
Из коего ты никогда не выйдешь
И света белого не увидишь.
Да что ты думаешь: я дурак,
Что отпущу тебя просто так,
Чтоб ты надо мною же насмехался.
Ты в верности тысячи раз мне клялся.
Коль я отпущу тебя, подлеца,
Ты не дашь мне и выеденного яйца.
Кто-кто, а уж я хорошо тебя знаю,
Все твои гнусности вспоминаю.
Попробуй другого поди обмани!
И не страшусь я твоей родни.
Плевать хотел я на лисье племя,
Отныне кончается ваше время!
О, как был бы ты счастлив, весел,
Когда бы я уши сейчас развесил
И тебя на волю вдруг отпустил.
Ты сам бы мне этого не простил!
Твердишь ты, что дрался со мною гуманно.
Такие глупости слушать странно.
Или на нитке мой глаз не болтается?
А шкура, которая не латается,
Продрана в местах двадцати.
И ты еще смеешь просить: "Отпусти!"
Ты, зная, что я страдал от одышки,
Ни разу не дал мне передышки,
Меня чуть ли на смерть не загонял!
И чтобы я лживым речам твоим внял?!
Прослыл бы болваном по меньшей мере я,
Испытай я к тебе хоть крупицу доверия.
Я был бы проклят супругой моей.
Так умри же, предатель! Умри, злодей!"