Шрёдер проговорил раздраженно:
— Но что вы хотите от меня? Как я могу теперь все отменить? Я сомневаюсь, я не чувствую, что это хорошая идея, но что я могу сделать теперь, когда сам убедил Гитлера, приказы отданы и бомба едет сюда? И что я завтра радирую в штаб?
— Подумай, у тебя есть возможности и средства многое предпринять, — улыбнулась Сана.
Он отвернулся:
— Какая альтернатива? Весь этот город заморят голодом! Разве мой способ безжалостней? Я оказываю милость этим людям.
— Не уговаривай себя, — вздохнула Сана.
— Я на войне, ангел. Мне не до сантиментов. Хватит мощности или нет, будет страх перед новым оружием — город сдастся, а глупая осада закончится. То, что погибнет не так много людей — к лучшему. Других вариантов нет!
— Варианты есть всегда. Ты можешь спасти их от голода иначе. Отозвать войска.
Рейнхард опять рассмеялся:
— Так просто? А как же война, девочка? Как же жажда убийства моего славного фюрера? Я хотел бы прекратить войну в России, но как я это сделаю, не победив? Как? — Он подскочил к ней с жаром заглядывая в глаза: — Ты думаешь, мне это все не осточертело? Я вижу, что мы движемся к краху, весь мир сплачивается против нас! Скажи, мне девочка, как остановить войну? Как спасти свою страну? Как убрать крикливого выскочку — нашего фюрера? Я вижу только один путь — взорвать Санкт-Петербург, взорвать Москву, навязать русским мир, тогда я смогу развернуть войска и заняться родной Германией, чтобы очистить поразившую ее заразу. Только тогда.
— А нельзя договориться с ними без этого? — склонила голову на бок Сана.
— После того, как мои войска прошли по их землям, русским нужна будет очень весомая причина для заключения мира. Очень, девочка. И эту причину везут сейчас сюда в бронированном поезде. Есть только такой вариант, хороший, плохой, или ужасный, других нет.
Сана привстала на цыпочки, потянулась ладонями, взяла его голову, тоже заглядывая в глаза и заговорила:
— Рейнхард, эта бомба не убьет, а покалечит много людей, вызовет страшные ожоги во все тело, испустит излучение, от которого распадаются внутренности и облезает кожа. Ты не окажешь милости жителям, ты не уничтожишь город, вместо этого ты выпустишь на волю ужасного джинна. Десятки тысяч человек, Рейнхард, не сгорят в мгновенном огне ярче тысячи солнц, они будут умирать днями, неделями, а многие целыми годами от того яда, которым ты начинишь их тела. Атомное оружие — это страшное оружие. Самое страшное из того, что придумало человечество. Что угодно лучше, чем это. Ты уверен, что хочешь применить его?
Шрёдер молча смотрел на нее, по лицу мелькали тени тяжелых размышлений.
— Покажи мне. Я хочу это увидеть, — произнес полководец охрипшим голосом.
— Закрой глаза.
Он закрыл.
Саша отчасти мог представить, что видит сейчас немецкий фельдмаршал. Сана сказала верно, от таких бомб больше раненых, чем сгоревших мгновенно в ядерном огне.
Когда идет война, когда ты солдат, который повидал все, вероятно, не трудно бросить во врага гранату — взрыв, и его нет. Проще чем выстрелить. Не трудно бомбить с самолета, никто потом не спускается и не смотрит, как горят люди. Но сможешь ли ты применить ядерную бомбу, если видел своими глазами, что люди не просто горят, а плавятся, и при этом продолжают жить, что небо вокруг непроглядная тьма от тучи, застелившей небо и дыма пожарищ, только крики и стоны вокруг? Если видел, как неделями умирают пораженные ожогами и радиацией?
Рейнхард Шрёдер увидел это тогда, увидел и сейчас. Судя по всему, это ему не понравилось.
Генерал открыл глаза, и лицо его побелело.
— Это реально? Все будет именно так? — спросил он спокойно.
— Да, Рейнхард, — ответила Сана.
— Я не должен этого делать, — проговорил полководец. — Люди не должны умирать так на войне…
— Это я и пришла тебе сказать.
— Но что делать? Как быть с городом и Гитлером? — пробормотал он, отрешенно глядя куда-то сквозь стены, потирая массивный подбородок.
— Просто не отдавать роковой приказ, — сказала Сана.
— А что дальше? Я стану посмешищем!
— Почему же? Ведь это решение сильного. Не уничтожать город противника, а найти иной путь.
— Какой?
— Я здесь не для того, чтобы давать ответы.
— Все это ошибка, эта война, эта бомба! Всего этого не должно было быть!
Рейнхард решительно подошел к столу, схватил приказ, импульсивно разорвал и бросил на стол.
— Этого никогда не будет! Я не взорву этот город! — он помолчал, как будто к чему-то прислушиваясь или размышляя, потом развернулся к ним, и произнес: — Теперь у меня только один путь, открыто выступить против Гитлера. — Он взглянул на разорванную бумагу. — Удивительно, мне стало легче. Я как будто, наконец, освободился от всего! От условностей, от необходимости выполнять идиотские приказы. Не надо больше прикидываться и терпеть. Великий Шрёдер восстал!