Переодевшись из халата в новенький темно-синий «Адидас» без пузырей на коленях, старик устроился в своем офисе под двумя натюрмортами Сезанна (он до сих пор не вполне был уверен, что это оригиналы, а не подделки, удивляясь про себя, как можно «так хреново рисовать такими погаными красками» и отчего это приличные неглупые люди отваливают за такую мазню такие бабки) и включил телевизор. В новостях традиционно показывали очередную артиллерийскую перестрелку на Донбассе.
— Какое, на хер, фашистское кольцо? — в сердцах бросил он невидимому голосу, бубнящему из ящика про «фашистское кольцо окружения», неуклонно сжимавшееся вокруг «города-героя Донецка». — Уроды, совсем края потеряли! Куда лезут? Ну как можно с голой жопой воевать! Даже с Хохляндией! Дебилы, б…дь, кумовские!
В этот момент запиликал вайбер. Арчик из солнечного Лос-Анджелеса подтверждал последние сведения. Выключив телевизор и надев очки, Книжник одним указательным пальцем, путаясь, настучал ответное сообщение: «Товар нужен свжм. Не портите его. Смныч все объяснт. Верю в тебя, брат. Ты стрика не подведешь. Привет маме. Поцелуй девшку от меня». Исправлять не стал — и так поймут.
— Сука ментовская, ну вот и нашел я тебя на краю земли, — вполголоса, но твердо, как приговор, произнес Книжник. — Наконец-то срисовали тебя, голубок красноперый. За общак, само собой, ответишь по полной. А за Сашу, падаль, я тебе сам лично горло грызть буду, мусор!
Книжник встал, посмотрел на часы, налил себе стаканчик «Эвиан» комнатной температуры. Не снимая очков, открыл шкафчик бюро над столом, достал жестяную коробку из-под леденцов, извлек оттуда таблетку престариума 5 мг — от давления, таблетку кордарона 200 мг — от сердечной аритмии, таблетку амоксиклава 625 мг — от обостренной простаты, две таблетки линекса — от дисбактериоза, и таблетку сиалиса 5 мг — чтоб, как говорится, «и хер стоял, и деньги были». Все это «счастье» он проглотил одной пригоршней и запил большими глотками воды.
Включив настольную лампу, Книжник уселся поудобнее в кресло, открыл книгу своего любимого писателя из новых, некоего Феликса Озорного, и начал читать с заложенного места, шевеля губами, почти вслух:
«Ефросинья налила Наташе еще чаю и поведала еще одну страшную историю:
— Мы с мужем снимали дачу — ну, не дачу, чердак в большом загородном доме, километров восемьдесят от Москвы. У хозяев жила кошка. Ей было одиннадцать лет, и она никогда не рожала. А тут вдруг родила. Трое котяток мертвыми вышли, а один — живой. И маленькая дочка хозяев стала реветь и упрашивать родителей оставить котеночка с ними жить. В конце концов хозяин сказал: “Ладно, котенка оставим, но тогда от кошки избавимся — двух кошек мне в доме не надо”. Ну, слово хозяина — закон, и жена хозяина попросила нас — а мы как раз уже съезжали — взять с собой в машину кошку и где-нибудь по дороге ее… того. Ну, оставить. И я (будь я проклята!) согласилась.
Сорок километров кошка лежала на заднем сиденье — не дергалась, не трепыхалась, — и просто выла. Жуткий звук. И через сорок километров я уже не могла выдержать, сказала мужу: “Остановись”. Он тормознул, я взяла кошку (она не дергалась, не сопротивлялась), вынесла ее на обочину и аккуратно уложила в траву. Как уложила — так она и оставалась лежать и только продолжала выть. И этот вой стоял у меня в ушах все следующие сорок километров до города.
Потом…
Следующие одиннадцать лет были самыми страшными годами в моей жизни. Наш с мужем брак — лопнул (я застала его с молоденькой девкой прямо в нашей супружеской постели). Моя мать умерла от рака — умирала долго и в жутких мучениях. Мой сын заболел тяжелым диабетом и просто стал инвалидом в свои двадцать два года. Я… ну, неважно.
Хозяин дачи сдох по пьяни (он вообще был непьющим, но возвращался с посиделок с друганами-ветеранами, где чуток выпил) — задохнулся в собственном гараже, заснул и забыл выключить двигатель “Нивы”. Хозяйский сын, двадцатилетний парень, вернулся из армии, пошел гулеванить с дружками, и какой-то дружок, шутя, ему “засадил под сердце финский нож” (действительно, финский). Была перерезана аорта (очень редкий случай), и он истек кровью за десять минут до того, как приехала “скорая”. Жена хозяина мотыжила огород и поранила мотыгой ногу — ей эту ногу трижды отрезали по куску (все выше, и выше, и выше…), но все равно умерла от гангрены. Не тронуло только дочку хозяев — ту самую, которая упросила оставить котенка.