Лос-Анджелес. Июль
Чтобы отвлечься от воспоминаний, нахлынувших на него, словно из фильма о чьей-то чужой, нездешней жизни, Алехин включил телевизор, долистал до новостей. В верхнем углу экрана появилась надпись UKRAINE. В правом — МА-71 LONDON — BANGKOK. На экране между этими двумя надписями посреди какого-то мутного пейзажа поднимался черный столб дыма…
Глава седьмая
«ЭЛ ДЖИ»
В Первомайском «установку» закатили на трейлер. Накрыли брезентом, как могли. Поверх брезента — камуфляжем. Рыча и заливая окрестности черным, жирным дымом, добавляющим цвет дегтя в серую палитру облака пыли, трейлер по главной дороге степенно и сурово отправился в обратный путь. На родину. Двести кэмэ до Ростова, где установку перегрузят на поезд и отправят эшелоном до Курска.
Расчет расположился на лавочках у здания почты в ожидании Михалыча, прапорщика Грязнова, который и должен был с минуты на минуту забрать их и проследовать назад тем же маршрутом. Броники, автоматы, рация — все это поехало в машине охраны и сопровождения вместе с тягачом. Зенитчики оставили себе только табельное оружие — «пээмы».
Жара, мухи, бессонница, тлетворно приторный запах дизеля, пропитавший за сутки все тело до косточек. Солнце, как доменная печь. Все руки пообжигали о броню. К чему ни прикоснешься, хоть ссы на пальцы — а то волдырь вскочит. А в поле, пока ждали пуска, и вода кончилась. По дороге до Первомайского — ни одной реки, прудика или хотя бы лужи.
У первого же сельпо остановились. Затарились водой. Электричества в селе два дня как нет. Вода теплая. Жажду не утоляет. Купили колбасы «Докторской» и хлеба. После того как погрузили комплекс на тягач в условленном месте у почты, все вчетвером развалились на обшарпанных лавочках в дырявой, как старая рыболовная сеть, тени подвядших кривых абрикосов. Все в пыли, машинном масле. Куртки мокрые насквозь. За пару дней в пути на спинах образовались мишени из соляных кругов высохшего пота.
Пили и пили. Не могли остановиться. Капитан Курочкин, лейтенанты Федулов и Картавов пили газированную «Левобережную». Четвертый номер расчета — прапорщик Калужинов жадно пил теплую, пузырящуюся, как из огнетушителя, кока-колу из двухлитровой пластиковой бутыли. Пил, рыгал и икал одновременно. Остальные тоже булькали газами и смеялись над прапорщиком. Хлеб съели. Капитан попробовал колбасу, сказал, что испортилась, и они без особого сожаления (из-за невыносимой жары аппетитом никто не страдал) кинули ее местному Шарику. Тот сожрал килограмм подтухшей «Докторской» и разлегся кверху пузом под лавкой, вытянув на всю длину подрагивающие в судорогах удовлетворения костлявые, содранные на суставах лапы.
Дверь почты была заперта на амбарный замок, похоже давно. На ней висела кособоко прилепленная скотчем выгоревшая бумажка с текстом, в котором можно было разобрать только первые три заглавные буквы и восклицательный знак в конце «ВНИ…!» Кругом не было ни души. Два деревянных дома по соседству, серые, некрашеные, со щербатым шифером на крышах, стояли с окнами, забитыми поржавевшими неровными листами тонкой жести. Перед ними зияли палисадники с низкими, ржавыми, покосившимися проволочными заборчиками и высохшими кустиками бывших цветов, сгоревших на солнце вместе с высокой серой травой.
Для выполнения команды «передвигаться предельно скрытно» в поселке Первомайском Донецкой области не требовалось специальных усилий.
Офицеры молчали. С тех пор как лейтенант Федулов не выдержал и спросил перед пуском: «Откуда, б…дь, военный транспортник на высоте, б…дь, девять тыщ?», а комрасчета вежливо попросил его «на х…й заткнуться», никто больше о пуске не заговаривал. Ждали Михалыча. А говорить было о чем. Все знали, что целей оказалось две, и что ни одна из них по размеру на военную не походила, и что ракету пускали по нижней. Странное задание было выполнено. Пуск был сделан в 12.20. Цель поражена. Теперь нужно доехать до дома и там уже можно начать думать.
Через двадцать минут после условленного времени, в 16.40, показался «уазик» в новеньком камуфляже с незнакомыми номерами. Подъехав, он остановился, подняв облако пыли, из которого вышел не Михалыч, а незнакомый приземистый военный без знаков различия, без броника, но в туго набитой разгрузке, с приветливым широким рябым лицом и словно приклеенными, ухоженными и закрученными вверх, как у Чапаева, серыми от пыли усами.