Джейн посмотрела на закрытую дверь, потом на портмоне, открыла его. Портмоне было пустым.
Джейн Эшли, корреспондент журнала «Нью-Йоркер», подняла руку, чтобы вновь постучать в дверь. Но, подумав, не стала этого делать. Вряд ли она добилась бы чего-нибудь вразумительного от безумной старухи. Убрала портмоне в рюкзак, который сняла со спины, вытащила оттуда пластиковую бутыль с теплой негазированной водой, вытерла платком выступивший на лбу пот, закрыла рюкзак и сошла с крыльца на пыльную, ухабистую улицу поселка, где жили удивительные люди. Ни один из тех, с кем она разговаривала сегодня, не сказал ни слова сожаления о погибших пассажирах «Боинга». Она не видела ни единой слезы. Ни у взрослых, ни у детей. Ни у мужчин, ни у женщин. Разбившиеся были для них словно инопланетянами, жертвами несчастного случая, а не войны, которая разгоралась вокруг у них на глазах. Но они ее словно не замечали. Они даже толком не могли объяснить, кто с кем воюет и почему.
Самым популярным объяснением было то, что русские освобождают Донбасс от бандеровцев, чтобы защитить жителей. На ее вопрос: «А вы видели хоть одного бандеровца, и кто это такие?» — у жителей ни одного вразумительного ответа не нашлось.
Jane the Bitch, как ее за глаза называли коллеги, да и все те, кто с ней сталкивался по работе, направилась назад к полю смерти, вокруг которого кипела жизнь. Английское слово bitch — очень хороший пример для филологов, изучающих теорию перевода. Просто перевести этот термин, как «сука», можно, но это будет неточным переводом. Английское bitch гораздо богаче и глубже даже слова ocean. В английском варианте столько коннотаций, смыслов, что назвать Джейн по-русски просто сукой — даже в самом широком русском понимании этого слова-явления — было бы в корне неверно.
Джейн была той самой сукой, что готова принести в жертву родную мать ради сенсации или просто ради цитаты. Она шла до конца, рискуя своей жизнью, жизнями других, не разбирая средств, но и не думая о деньгах или карьере. Она искала сюжет или тему, как вампиры ищут кровь.
У нее не было друзей, она ни с кем не общалась, кроме тех, кто был ей нужен как материал, средство или объект для очередного горячего репортажа. Никто не знал, есть ли у нее семья. Она была идеальным роботом-журналистом из будущего. Джейн никогда не брала отпуска, не ездила ни в какие поездки, не связанные с работой. Она никогда не шутила и не улыбалась, если этого не требовалось для интервью. Но и угрюмой ее нельзя было назвать. Внешне она всегда оставалась отстраненной, холодной, безразличной. Не задавала вопросов государственным лидерам и кинозвездам на пресс-конференциях. Ее невозможно было представить праздно болтающей на корпоративной вечеринке. Она не расставалась с айфоном. И, даже разговаривая с кем-либо по рабочей надобности, постоянно проверяла новости и сообщения в почте. Даже во время интервью, что ставило собеседников в неудобное положение. Но они общались с ней и говорили ей то, что не сказали бы тысячам журналистов, в глазах которых можно прочесть участие или хотя бы понимание. Как она это делала? Как мог робот с холодным алгоритмом вместо души вызывать в собеседниках столько эмоций и откровений? Понять это было невозможно. Слова «магия» и «волшебство» для этого не подходили. Они были слишком живыми, чтобы объяснить феномен Jane the Bitch.
Джейн достигла в своей профессии всего. Начав карьеру как провинциальный репортер телеграфного агентства, она за короткий срок поднялась до элитной журналистики высшей пробы. От нее уже давно не требовали новостей и их развернутой интерпретации собеседниками, политиками и аналитиками, как это делают гранды мировой журналистки, такие как «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс».
Она давно научилась собирать любую статью, как десятилетний фанат «Лего» собирает из пластиковых деталей пиратский корабль или бензоколонку. Сначала — lead, вступление, первая фраза. Джейн была непревзойденным мастером leads. С первых слов она втягивала читателя в статью и не отпускала до конца. Дальше — диспозиция, цитата с одной стороны, пример, сноска, история, взгляд с другой стороны, мнение одного-двух имеющих репутацию незаангажированных аналитиков — и kicker, окончание. По-английски звучит как «удар». Лучше Джейн подобрать последний гвоздик для крышки гроба, в смысле — статьи, не мог никто. Не говоря уже о том, чтобы забить этот «гвоздик».
В случае появления горящей мировой новости Джейн могла написать восемьсот слов меньше чем за полчаса. Ее новостные интервью длились ровно до того момента, пока она не получала то, что ей было нужно. Поэтому многих респондентов после интервью с Джейн не оставляло ощущение участия в чем-то вроде coitus interruptus[33]. К сорока двум годам Джейн сама превратилась в новость. Теперь искушенная читательская аудитория ждала от нее не пересказа истории с чьими-то цитатами, но — ее слов, ее мыслей, ее откровений, независимо от того, о чем она писала, — о «Буре в пустыне», резне в Руанде или выборах мэра Москвы. В Америке она превратилась в Джеймса Джойса журналистики. Редакторы больше не ставили ей условий, не определяли лимит слов. Она могла написать статью, занимающую вообще все текстовые полосы журнала, и редакторы выпустили бы журнал в таком виде, зная, что тираж разойдется, как горячие пирожки.