Алехин, еще не осознав, что его только что послали, открыл рот, чтобы что-то сказать, как-то зацепиться. Но не успел.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла полусогнутая бабка в длинном шерстяном платке и валеных чеботах. В руке она держала пакет.
— Вот, жертвам возьмите, люди добрые, — прошамкала она, не обращаясь ни к кому конкретно и не поднимая головы. — Яички свежие. Двенадцать штук.
Бабка аккуратно положила пакет на стол, перекрестилась в угол на плакат с портретом Сталина в серой железной рамке, развернулась и вышла не попрощавшись.
Алехин только сейчас увидел портрет генералиссимуса в темном углу. Над портретом, как покрывало над иконкой, висело красное полотнище, перекрещенное синими полосами с белой окантовкой, похожее на флаг мятежной Конфедерации времен Гражданской войны в США. Только без звезд. «Лампадки не хватает», — подумал он и стал подниматься с нарочито расстроенным видом. Взяв паспорт, он сунул его в задний карман брюк.
— Так что езжай за военным билетом, или пусть пришлет кто, если есть, где пожить, — виновато сказал старший. — Без военного, брат, никуда. Кстати, Юра, ты где остановился? У тебя есть, что поесть? А то возьми яйца. До Донбасса все равно не доедут.
— Спасибо, — смущенно ответил Алехин. — В следующий раз.
В этот момент у Николаича зазвонил телефон. Он посмотрел на экранчик, поспешно вышел в другую комнату и захлопнул за собой дверь. Слышно было, как он оправдывался перед кем-то на повышенных тонах.
— Жданов, подожди, — неожиданно сказал Рыбников, когда Алехин уже был в дверях. — У тебя мобильник с собой? Набери мой номер и сохрани. Позвони завтра, если останешься. Может, что-то образуется. А пока ищи билет.
Он продиктовал Алехину номер. Тот набрал. Через секунду в нагрудном кармане куртки у Рыбникова заиграло «Мальчик хочет в Тамбов, чики-чики-чики-чики-та…».
Рыбников похлопал Алехина по плечу и пожал ему руку. Алехин спустился по лестнице на первый этаж и вышел во двор. Грузовик стоял впритык к обитой ржавым железом двери. У черного «Мерседеса» маячили двое в серых костюмах. Не глядя на них, Алехин направился к выходу на улицу. Эфэсбэшники курили, смеялись и смотрели ему вслед.
До отеля было десять минут ходьбы. Несмотря на жару, Алехин решил не брать такси, а прогуляться и все хорошенько обдумать по дороге. Какого хера он вообще тут делает? Зачем вернулся в Россию? Что он может изменить? На хрена ему Донбасс? Его жена и дочери погибли. Их нет, нет. Даже если он найдет то место, кто ему выдаст их останки? (Алехин и в мыслях старался избегать называть их по именам. Особенно дочек.) По документам он не имеет к ним никакого отношения. Он для них теперь вообще — никто. Ни муж, ни отец, даже не дальний родственник. Какие у него права? И… Куда теперь приходить, чтобы помянуть их, приносить цветы? Просто у могилки посидеть?
— Сережа, чего ты хочешь? — Алехин сказал это вслух, остановившись на тротуаре.
Проходившая мимо женщина средних лет с двумя темными матерчатыми авоськами в руках, оглянулась на него, покачала головой и продолжила путь.
Спохватившись, Алехин стал отвечать на свой вопрос уже про себя: «Не ври хоть сам себе. Тебе совсем другое нужно. Просто узнать, кто, как и почему. Так ведь? Чтобы что? Отомстить? Кому? Как?»
Ни на один из этих вопросов ответа у него не было, кроме фирменного «Проснемся — разберемся». Но для этого нужно было хотя бы проснуться. Все последние дни он провел, как во сне. Только в самолете, после объявления о скорой посадке, он вообще осознал, что приземляется — в Москве.
Там же в кассе «Аэрофлота» он купил билет в Ростов. Вылет на следующий день. Он даже не смог заставить себя поехать в город. Просто взял такси из Шереметьева в Домодедово и в машине вновь уснул.
Проснулся с тем же не проходящим ощущением пустой головы, пустой души и сердца, словно вырезали из него какой-то главный орган, без которого жить невозможно в принципе, а он почему-то все еще живой. Как зомби. И нет, конечно, голова не была пустой. Она была набита постоянно шевелящимися мыслями, которые мельтешили и налезали друг на друга, сбиваясь и путаясь. Как черви в банке у рыбака.
И что было делать в Москве? Поехать посмотреть на дом? Чтобы рвать себе душу в клочья? И подставиться?
«Хватит истерить, Алехин, — приказал себе бывший опер. — Определись здесь и сейчас, пока не поздно. Либо возвращайся в марину, где тебя уже обыскались все армяне Америки, или еще куда. Куда захочешь. Ты же миллионер, Алехин. Ты можешь все. Кроме одного. Не можешь вернуть свою семью. И никогда не сможешь. Не хочешь жить дальше — купи себе ствол, а там все просто и почти безболезненно. Четыре варианта: в лоб, в висок, в рот и в сердце. Все работают, если палец на спуске гнется».