— Какая?
— Ваша бородка. Она, конечно, элегантная, и все такое. На геолога похожи. Но на военный не годится. Фото без бороды я могу лет на двадцать омолодить. А с бородой… Да и не выдавали раньше такие докýменты, чтобы с бородой.
— Так что делать?
— Вон парикмахерская. Я вас там подожду. А потом зайдемте ко мне в ателье, я вас щелкну, и дело в шляпе.
В ателье после окончания съемки Алехин дал Гитлеру бумажку с необходимой для билета информацией: звание — ефрейтор, должность — снарядный (номер расчета 122-мм Д-30, ВУС — 135533, в/ч 44646, ДВО).
Он сделал домашнюю работу еще накануне в «Макдональдсе». Полазил по Сети. Выбрал самую простую артиллерийскую специальность — снаряды подносить. Можно, конечно, было присвоить себе сержантскую должность первого номера, наводчика, но название Алехину пришлось не по душе, да и для нее требовалось разбираться в таких деталях, как «работа на прицельных приспособлениях и с помощью поворотного и подъемного механизмов производство горизонтальной и вертикальной наводки». И он остановился на подносе снарядов.
— Сколько я тебе должен? — спросил Алехин в конце фотосессии, когда Филимонов снимал ксерокопию с паспорта Жданова.
— Да боже вас упаси, Сергей… ой, Юрий Петрович! — запричитал Гитлер. — Мне-то ничего, а вот товарищу, который, собственно, и будет это…
— Сколько?
— Двадцать семь с половиной тысяч рублей.
— С половиной? — Алехину стало интересно. — Отчего не ровно?
— Такой курс, — Гитлер виновато развел руками, словно хотел показать, что к его ладоням не прилипло ни одной купюры. — Там на доллары считают.
— На, держи аванс, — Алехин протянул фотографу пятнадцать тысяч. — На номер, с которого я тебе звонил, не звони. Я сам тебе позвоню.
— Ясно, ясно, — понимающе закивал Гитлер и не удержался, чтобы все же не задать вопрос. — На задании? Секретном?
Алехин без слов отвернулся и вышел из ателье. По дороге в отель он выкинул в первую попавшуюся урну SIM-карту и в ближайшем ларьке купил новую. На паспорт Жданова.
На площади у столба с привязанными к нему за спиной руками стояла женщина средних лет. Блузка и юбка с пятнами крови были местами порваны. Голова опущена. Светлые седеющие волосы сбились и слиплись. На них тоже была видна кровь. На груди у нее висела закрепленная вокруг шеи картонка с неровной надписью жирным черным фломастером: «АГЕНТ ХУНТЫ».
Перед привязанной к столбу выстроилась группа из нескольких женщин и двух мужиков. Поодаль стоял военный с автоматом в форме ополченца с устало-безразличным выражением лица.
Женщины что-то яростно кричали на сочном гэкающем суржике, бросали в привязанную помидорами и проросшей картошкой, норовя угодить ей в лицо. Жертва мотала головой, стараясь избежать попаданий, и скулила и подвывала от боли и унижения.
— Сука укропская! — крикнул вдруг молчащий до времени толстый краснолицый мужик в домашних тапочках и майке-алкоголичке, из которой на приспущенные шаровары вылезало пузо. Он достал кусок чего-то белесого из пластикового пакета и стал отчаянно и яростно запихивать сопротивляющейся женщине в рот. — Жри свое сало, б…дища бендеровская!
Участницы представления еще сильнее распалились и всячески подбадривали толстяка. Одна из них нечаянно угодила ему помидором в затылок. Тот отошел от «агента хунты», отряхивая волосы. Воспользовавшись этим, жертва экзекуции выплюнула сало изо рта и застонала.
Ополченец продолжал смотреть в сторону, курил и не вмешивался.
— Что здесь происходит? — раздался громкий командный голос.
Все, включая ополченца, повернулись и увидели красивого, высокого военного с увесистой кобурой на боку. На голове у него была выгоревшая советская воинская шляпа времен Афганской войны, на носу — темные очки. Несмотря на отсутствие знаков различия, в нем чувствовалась офицерская выправка. Наличие пистолета способствовало этому впечатлению.
Ополченец выкинул окурок и отдал что-то вроде чести, неуклюже приложив руку к непокрытой голове.
— К пустой голове руку не прикладывают, — резко, без намека на юмор, оборвал его офицер. — Немедленно развяжите женщину! Кто приказал? Кто это сделал?
— Она вывесила над крыльцом школы бендеровский флаг, — стала объяснять одна из баб. — Ихний, жовто-блакитный. Училка она. Укрáинского. Вот что. Ее из школы еще весной погнали. А щас там летний пионерский лагерь. Так она пришла и повесила, сучка такая. Люди ее спыймали, суда доставили. Жители наши. Родители детей ихних.
— Во-первых, сине-желтый флаг — это не бандеровский флаг, — переходя на более спокойный тон, урезонил ее офицер. — Бандеровский — черно-красный. Во-вторых, развяжите ее немедленно. Это приказ.