Мы подходили к Ногинску ранним утром. После-холодных дней и надоевшего июньского снега выглянуло солнце. Сразу стало теплее, радостнее на душе. Ожил суровый пейзаж. Краски стали ярче и привлекательнее. И сам Ногинский рудник издали казался очень красивым и нарядным. По горе, надвое разрезанной долиной ручья, в беспорядке разбросались домики — около сорока различных строений. Горы матово-черного камня лежали у самой воды. Это был чистый ногинский графит. Десятки, сотни тысяч пудов графита!
Природа наградила этот клочок земли щедро, расточительно. Пласты графита выходят к самой воде. Не надо проходить штольни, рыть шахты. Нужно просто отламывать куски берега и грузить их на баржи. Тут же валяются куски шиферного сланца, отполированные водой, как оселки для точки бритв. Только уголь запрятан здесь дальше; все остальное — на поверхности, под руками.
— Пошли, ребята, шахты смотреть, — предлагает масленщик Молчанов, шустрый и любознательный комсомолец, которому никогда не сидится на месте.
Быстро собирается компания. Мы идем через поселок, поднимаемся в гору. Начатая было песня смолкает — итти тяжело, приходится все время прыгать с кочки на кочку. На вершине горы — камни, мох, снег. Просека, вырубленная по склону, успела покрыться молодой порослью. Остро пахнет лекарственным запахом богульника. Между пней журчит вода. Где-то за логом монотонно кукует залетная гостья — кукушка.
Версты две мы уже прошли, а шахты все не видно. Становится жарко. С облегчением вздыхаем, когда из-за лиственниц показывается какое-то строение. Это — кузница, а шахта рядом. Черной насыпью выделяется отвал угля, выданный на-гора, да так и не вывезенный из этих мест. Черные дыры штолен затянуты завесой льда. Замолкла кузница, не слыхать веселого перезвона молотков. Стоят ряды вагонеток, дожидаются, когда вновь заснуют они по путям штолен, выбрасывая на-гора тонны угля.
Добыча угля здесь приостановлена: эксплоатация месторождения пока признана экономически невыгодной. Добывать уголь в Ногинске не трудно, но вывозить — дорого. Когда-нибудь, может быть скоро, дойдет и до него очередь. Опять оживет шахта, забегают вагонетки, зазвенит песня, засветятся огоньками окна рабочего поселка.
Скорей с горы, вниз, к каравану! Там уже кипит работа. Грузчики закончили наводку мостков. С грохотом катают они тачки по гибким доскам. Графитная пыль делает серыми их потные лица. Скорей, скорей… Уже триста тачек опрокинуты в трюм, а гора графита нт берегу не тает. Разве можно стаканом вычерпать океан? Земля не скупится на дары. Скорей, скорей… Жадно раскрыты пасти трюмов. Графит нужен стране.
Река сказочных богатств
Фактория Кочумдек. Триста километров от устья… Здесь река вымостила булыжником берег гораздоглаже и ровнее, чем это делают некоторые нерадивые каменщики. Радуют глаз новые, чистые домики. Всюду алеют предвыборные плакаты, везде портреты Ленина и Сталина, украшенные зеленью.
Около лавки — несколько оленей. Верхом на них из тайги приехали за товаром эвенки. Они идут к нам на теплоход. Осматривают все степенно, без особого удивления; пароходы они уже видели, самолеты — тоже. Вот посмотреть бы ту штуку, что на двух колесах, а бегает как ветер — мотоцикл что ли, вот это да! На теплоходе нет этого самого мотоцикла? Нет? Жаль, очень жаль!
Если наших гостей не удивили сверкающие дизели, более мощные, чем три тысячи оленей вместе взятых, то в этом ничего особенного не было. Гораздо удивительнее было видеть наших механиков, остановившихся в недоумении около странного деревянного колеса, с какими-то лопаточками, веревочными приводами, рукоятками и рычажками. Колесо это, чем-то напоминающее неудачную модель "Перпетум Мобиле" — вечного двигателя, стояло перед небольшим домиком. Пытаясь разгадать тайну странного колеса, наш неугомонный Молчанов начал было крутить его. Колесо заскрипело и из домика тотчас вышел встревоженный старик с расчесанными надвое пушистыми седыми бакенбардами. Такие бакенбарды носили раньше губернаторы.
— Что балуетесь? — сердито закричал обладатель бакенбардов, — испортите мне всю музыку!