Меж тем на теплоходе началась генеральная чистка и уборка. Вахтенные надраивают медные части до такой степени, что они как бы сами начинают излучать свет и блеск. Палуба тщательно вымыта и проолифена. Боцман наладил себе "люльку" и, беспечно раскачиваясь над водой, очищает корпус судна от пыли, грязи, накипи и других нежелательных напластований, образовавшихся за плаванье. Запах олифы и скипидара носится всюду. Закроешь глаза — и кажется, что находимся в доме, где только что закончен ремонт и на полах еще густеет тонкий слой охры.
— Наддай, наддай ребята жару, — орет боцман своим помощникам. — Отрегулируем нашего красавца так, чтобы в Туре ахнули — вот, мол, судно пришло, видать только сработано. Не жалей воды и швабры! Посуда чистоту любит!
Соловьев, закусив кончик языка и смешно оттопырив веснущатые щеки, выводит на куске кумача:
"Братский привет трудящимся Туры от команды теплохода "Красноярский рабочий".
Буквы выходят немного неуклюжими, но в общем получается здорово.
…А берега бегут назад. Пять сотен километров, что отделяют Кочумдек от Туры, тают с каждым часом. Но одновременно тает и нефть.
Мы идем сравнительно быстро; но весть о нашем рейсе распространяется по эвенкийской земле еще быстрее. Посмотреть на большой караван, никогда не виданный в этих местах, выходят из лесу охотники. Вот на берегу появляется целый "кавалерийский отряд" — шесть эвенков верхом на оленях — "учугом". Они машут нам руками, что-то кричат, потом пускаются вслед за караваном по берегу. Сначала они едут наравне с нами. В зелени мелькают их фигуры. По на беду всадникам плесо попадается тихое, а берег, как на зло, неровный, изрытый ручьями и оврагами, и через полчаса их "рогатые кони" остаются позади. Спешившись, эвенки выходят к самой воде и еще долго смотрят нам вслед.
На какую-то факторию — не помню точно, была ли эта фактория Виви или фактория Умами — мы ездили на катере. Катер у нас находился под бортом всегда — на всякий случай.
Деревянное зданиефактории украшал большой плакат: "Сталин наш первый депутат Верховного Совета РСФСР!"
Два охотника-эвенка, только что приплывшие с другого берега в лавку за табаком, рассказывали, как-сегодня утром они "добыли медведя. Один из охотников сидел на гладко обструганом пеньке. Окончив рассказ, он встал и пошел к своей ветке. Пенек, на котором он сидел, оказался не просто пеньком. Черной краской на нем было написано:
ГУСМП
Всесоюзный Арктический Институт
Астро-Радио-Пункт 1937 год
Охотники со старинными ружьями, медведи, нехоженные тропы и, — предвыборный плакат, фактория, астрономический пункт! Пока я размышлял об этих контрастах, а мои спутники разговаривали с охотниками, моторист завел мотор. Караван уже ушел вперед километра на два.
— Заезжайте на обратном пути, — приглашает заведующий факторией. — Уху такую приготовлю — закачаетесь!
— Непременно заедем! — кричит рулевой. И добавляет вполголоса: — Вот если бы ты нам нефти приготовил! Много не надо, боченочков десять — пятнадцать… А то уха! Нашел, чем удивить.
Страничка истории
— Ну вот и Таймура, — сказал лоцман, показывая рукой на реку, впадающую в Тунгуску. — Любопытная, доложу вам, речка.
— А что в ней любопытного?
— Древности всякой много. Здесь, на Таймуре, мамонт найден. А недалеко от устья, на правом берегу, есть избушка. Стоит себе у подножья скалы, потолок провалился, стены почернели.
— Ну, и что же?
— А вот то же… Бывал я в этой избушке. Посреди торчат развалины печи. А сквозь печь уже лиственница проросла, поперек сантиметров тридцать. Вот и подсчитайте теперь, сколько лет стоит избенка. Рассказывают, что ее еще те казаки строили, что в Сибирь с Ермаком пришли.
По правде сказать, я не поверил тогда старому лоцману. Древность избушки мне показалась слишком преувеличенной. Но позднее, вернувшись из рейса, я на всякий случай решил порыться в архивах и наткнулся на любопытные данные.
…Было это в начале XVII века, когда на севере существовала Мангазея. Не дожили до наших дней даже ее руины. Почти забылось и само название. Но когда-то это был большой город — по тем временам, разумеется: четыре улицы, гостинный двор, питейные заведения и несколько церквей. Дома строились солидные, прочные, в два, а то и три этажа. Бревенчатый двухрядный частокол защищал Мангазею от набегов кочевников.