Противники тоже успели опрокинуть стол, сколоченный из толстенной доски, непробиваемой для мягкой свинцовой пули, и целый рой таких летел оттуда по всему залу.
Главарь нападавших лежал на боку со странно подвернутыми ногами, и я отметил, что живые так лежать не могут. Второй из их компании корчился у дверей, почти у самых ног убитого вышибалы, схватившись за живот. Все это мое сознание успело отметить за краткий миг, который мне потребовался для того, чтобы высунуться сбоку стола со вскинутым оружием. Чье-то злобно оскаленное лицо попало мне в прицел, и палец сам вдавил спуск, оттягивая назад и срывая в удар по капсюлю курок, и голова исчезла за столом, дернувшись и брызнув на стену фонтаном красного.
Кто-то дико заорал, но не от боли, а злобно, что-то приказывая, и вдруг из-за стола, за которым прятались двое живых бандитов, вылетела короткая и толстая стальная труба с дымящимся фитилем, и все разом нырнули в укрытия, а я даже рот открыл, ожидая взрыва. Но взрыва все не было, а вместо него раздался топот сапог по каменному полу, стук распахнувшейся двери и ругательство Круглого Арио.
Обманули, скоты! Перемахнув через стол, я бросился к двери, чуть не столкнувшись при этом с Хрипатым, но в проеме шарахнулся назад, и несколько пуль выбило пыль из каменного угла. А затем топот ног на улице слился с частой стрельбой по двери – кто-то прикрывал отход нападавших. А потом все стихло, и когда мы все же выбрались из дверей борделя, улица, освещенная лишь луной и светом красного фонаря над покосившейся русалкой, была пуста. И топот доносился откуда-то из путаницы переулков в стороне порта.
– Туда не суйся, – прохрипел Бейвер. – И ногу сломишь, и пулю поймаешь. Ушли они.
Следом высунулся из двери Круглый Арио, выглядевший на удивление спокойно и на ходу перезаряжавший свой револьвер, и позвал нас кивком за собой.
В зале висел запах крови и порохового дыма. Безносый телохранитель старика чуть не плавал в луже крови, лежа навзничь и раскинув руки. Пейро ругался и с помощью какой-то девки бинтовал себе руку полосой чистого полотна. Труженицы бордельные не пострадали, они тут ко всему привыкли, и едва началось, успели все за прилавком укрыться, благо он от пуль защита, и теперь выглядывали из-за него как куклы в уличном балагане.
Раненый бандит уже затих, и похоже, что без посторонней помощи, по крайней мере, каких-то других ран, кроме как дыра в животе, видно на нем не было. Убитого мной главаря нападавших быстро обшаривал подавальщик, а сидевший с ним рядом на корточках седой старик при моем появлении поднял глаза и уставился на меня.
– Быстрый ты, вольный, – сказал он. – Вилана Дятла завалил, чего покуда, сам видишь, никому не удавалось. Держи на память.
Откинув полу плаща, он сдернул с пояса малую то ли кобуру, то ли сумку и бросил ее мне. Поймав на лету, я ощутил тяжесть предмета.
– Потом посмотришь, – сказал старик. – Про эту двустволку все знали, Вилан ее с Орга-Скотореза снял, когда пристрелил того в «Гнилой груше». Теперь ты носи.
Я кивнул, забросил маленькую кобуру в карман жилета, а заодно жестом затребовал у подавальщика револьвер убитого с поясом-патронташем. Дорогой ствол сразу видно, да и десятка три патронов не помешают, а что трофей, то трофей, не проныре же этому оставлять. Ему вообще оставлять ничего не надо, а то он еще и нож убитого норовит прибрать. Тут дело не в жадности, а в том, что ему не положено.
Старик лишь кивнул согласно, затем сказал:
– А теперь уходим, сейчас стража набежит!
Действительно, откуда-то с улицы, пока еще издалека, доносились трели свистков городской стражи. Оставаться тут точно не стоит, если нет желания объяснять ей свое поведение. И не факт, что добровольно, дознаватели могут в помощь и палача позвать, если что им не понравится. А палачи в Рюгеле, говорят, не хуже, чем в других местах.
Старик не побежал, а пошел быстрым шагом, ведя нас за собой за прилавок, оттуда на кухню. Я пошел замыкающим, по пути скосив глаза на бомбу-пустышку. Хитрованы какие нам встретились, с таким трюком не только сбежать, но ведь и нас пострелять могли. При виде бомбы все прячутся, кроме тех, кто точно знает, что она не взорвется, большая фора получается. Да и самому фокус запомнить следует.
Из кухни мы попали в какую-то темную кладовку, потом поднимались куда-то по крутой и темной лестнице, затем оказались на крыше, а с нее мостками перебрались на соседнюю. Снова дверь, лестница, какой-то подвал, узкий переулок, по которому прошли не больше ста шагов и свернули снова в дверь, оказавшись в темном лабазе. Виляние между полками с ящиками, дверь, тусклый свет, какие-то люди, играющие в кости за столом, в комнате настолько прокуренной, что глаза заслезились, и которые старательно не обратили на нас внимания. Дверь, вонючий и грязный сортир, еще дверь, зал другого трактира. Там старик остановился, сказал, обращаясь к Круглому Арио: