Белые пятнышки сгущенки (По канону - Олухи)
Он ел сгущенку — медленно, наслаждаясь каждой каплей, облизывая ложку. Зачерпнуть, донести до рта, открыть его, глотнуть, лизнуть… Все снова.И от этого движения розового языка, то сворачивающегося в трубочку, то широкого, становится так горячо внутри, что дрожит каждая жилка, и приходится прилагать все силы, чтобы не накинуться, не захватить рыжие волосы ладонью, не запрокинуть голову, не впиться ртом в тонкие губы — чтобы ощутить, как движется розовый язык, слизнуть с него каплю сгущенки и проглотить, словно нектар.
Просто подойти, осторожно, обойти стол, приблизиться сзади — лопатки натягивают черную ткань футболки, как культи ангельских крыльев — положить руку на плечо. Он сразу напрягается, конечно, он не любит прикосновений, от каждого до сих пор ждет боли, ждет подвоха, но ты не бойся, тебе не будет больно, я никогда не сделаю тебе ничего плохого, у меня же внутри все сжимается, когда я смотрю на твои лопатки, мне хочется их целовать, и каждый выступающий позвонок целовать, обводить языком, думать — чего тебе еще не хватает, чтобы ты наконец-то наелся, чтобы не торчали лопатки, словно тебе там, в прошлой жизни, сломали ангельские крылья.
Ты поворачиваешься, медленно, в глазах удивление: «Что?»
Как тебе сказать, если все силы уходят на то, чтобы не накинуться, не обхватить тебя руками со всей силы, не вжать в себя — милый, милый, милый!
Медленно, осторожно, коснуться щеки, опуститься вниз, по шее, обвести пальцем рыжий локон, выбившийся из резинки. Жестом показать — встань, очень нужно, встань рядом со столом.
Руки дрожат, так хочется провести по рельефным бицепсам, но нужно скользить осторожно, не спугнуть, чтобы не подумал чего — знаю, как ты любишь анализировать и приходить к неверным выводам, а я не хочу, чтобы ты страдал.
Удивление в глазах сменяется пониманием и какой-то обреченностью, он расстегивает джинсы, стаскивает их вниз вместе с трусами. Что ты, что ты, я знаю, что они делали с тобой на «Черной звезде», но это не то, я же не хочу причинить тебе боли, ты не игрушка, это любовь, любовь дарит только счастье, удовольствие, я тебе это покажу, чтобы навсегда изгнать из глаз обреченность. Это любовь — нежность, которая перехватывает горло, когда ты появляешься в пультогостиной, желание окружить заботой, даже когда ты просто чихнул, разве могу я сделать тебе неприятное…
Ты поднимаешь футболку, но не нужно, я кладу свои ладони на твои — «Лучший навигатор галактики» — видна только надпись «Лучший», конечно, ты самый лучший, я знаю, все знают, только ты не понимаешь.
Бледная кожа, словно мрамор, кубики пресса высечены гениальным скульптором, провести по ним рукой и усилием воли заставить себя удержаться, чтобы не опустить ее вниз, туда, в рыжую поросль жестких курчавых волос, меня всегда удивляло, что там они немного светлее, чем на голове.
Прикоснуться еще раз, теперь всей ладонью, другой рукой погладить спину — я знаю твое тело, наверное, даже лучше, чем свое, сколько времени я просидел с тобой рядом во время ночных дежурств, и, когда опасность миновала, я гладил, гладил тебя, пока мониторы не начинали пищать и мигать, я знаю, насколько чувствительная у тебя кожа, но я мечтал, что прикоснусь к ней, когда ты не будешь в медицинском сне, чтобы ты понял сам, что преступление — не ласкать эту чувствительную кожу, не гладить мышцы, высеченные гениальным скульптором, не скользить языком снизу вверх, до нежно-розовых сосков.
Я хочу, чтобы ты расслабился, чтобы ты понял — не будет больно, я делаю это от любви. Поцелуй — ты касаешься моих губ осторожно, как чего-то хрупкого, хотя хрупкий фарфор — это ты, я боюсь тебя разбить и сделать неприятно, хотя какие пределы неприятного у боевого киборга? Ты расскажешь мне это, как-нибудь потом, когда у нас будет время, после того, как я выплесну на тебя всю нежность, которую не могу больше сдерживать, страсть, которая накопилась, когда ты небрежно проходил по коридору, завернувшись в одно полотенце, а я знал, что там — под ним, и от невозможности прикоснуться, ощутить, лизнуть дрожали колени, а в голове стоял шум пульса.
Конечно, ты слышишь мое шумное дыхание, ты анализируешь мое состояние, возможно, ты даже знаешь, что я сделаю потом, но ты не против, я вижу, ты даже положил руки мне на плечи, и глаза ты прикрыл, я вижу, что не зажмурился, значит, я делаю все правильно, все те часы, что я изучал твое тело, не прошли зря, я знаю, что мне делать, я мечтал об этом так долго.
Скользнуть языком в пупок, оттуда — ниже, вдохнуть глубоко — мыло, общий шампунь, и твой, лично твой запах, я иногда думаю о том, как бы было здорово, если бы ты не был таким аккуратистом, и оставлял после себя хотя бы полотенце, но ты все сразу же бросаешь в стиральную машину. Мне остается только ловить тебя, когда ты идешь после погрузки, пропотевший, и в узком коридоре твой запах разгоряченного тела сводит меня с ума, а я просто улыбаюсь, хотя хочется зарычать, прижать тебя к стене и целовать до тех пор, пока ты не задышишь тяжело, пока ты не будешь цепляться за мои плечи, вдавливая пальцы так, что останутся синяки.