— Дорогуша, с вами все в порядке? Вы немного раскраснелись.
— Все замечательно, — отмахнулась Кыс.
Он подошел поближе, и в этот момент она увидела, что второпях не плотно закрыла за собой маленькую дверцу. Еще один шаг, и он это заметит.
— Просто слегка жарковато, — улыбнулась девушка, быстро вставая и расстегивая четыре верхние кнопки своего темно-коричневого комбинезона.
Голодный взгляд Сонсала немедленно сосредоточился на обнажившемся треугольнике белой кожи. Воспользовавшись этим, Кыс сфокусировала свое сознание на потайной двери и быстро захлопнула ее.
— Ужин подан, — сглотнув слюну, наконец проговорил толстяк. — Прошу.
Трапеза была великолепна. Вслед за пряным гошраном подали фаршированные петтифуоли, доставленные откуда-то с другой планеты, а затем шербет из ягод ку, завернутый в полоски теста. Соммелье не давал опустеть бокалам, подливая прекрасные вина, идеально подходившие к каждой перемене блюд. Кыс тайком проглотила антиоксидант, чтобы сохранить голову чистой. Монолог хозяина был скучен. Он продолжал называть года изготовления вин, рассказывал о том, как трудно доставать некоторые сорта, и о том, как тяжело стало импортировать приличные петтифуоли, прочитал целую лекцию о тайнах специй, которые отличают хороший гошран от великолепного гошрана. Сонсал хотел произвести впечатление, однако, как и многие пустые мужчины, не нашел ничего лучше, как хвастаться своим внушительным богатством.
Девушка кивала и улыбалась, через силу заставляя себя прислушиваться к его болтовне. Они много пили, и чем дальше, тем разговорчивее и развязнее становился хозяин.
Кыс сосредоточилась и начала осторожно воздействовать на молекулы воздуха вокруг его головы, повышая температуру. Вскоре он вспотел. Тогда она изменила химический состав своих феромонов в соответствии с его не слишком оригинальными предпочтениями. К концу застолья толстяк был сильно пьян. И не только от вина.
Наконец он приказал соммелье налить им по большому бокалу амасека, а затем отпустил и его, и всю прислугу.
Сонсал поднял бокал, одновременно вытирая потную шею.
— Дорогая моя Пэйшенс! — торжественно проговорил он. — Это был восхитительный вечер. Как и весь день. Я отправил свои покупки в хранилище. Возможно, тебе захочется попозже спуститься туда и оценить их? У меня есть еще кое-какие вещицы, которые тебе могли бы показаться очаровательными.
— Это было бы замечательно, — улыбнулась гостья.
— Я еще раз хочу поблагодарить тебя, — сказал толстяк.
— Прошу, Умберто, в этом нет никакой нужды. Такого прекрасного ужина более чем достаточно. Ты избалуешь меня.
— Ни в коем случае! — пьяно замотал головой Сонсал. — Ничего не жалко для женщины столь исключительной красоты!
— Умберто, у меня голова кружится от твоих комплиментов.
— Очаровательная голова! И такой исключительной красоты! — повторил он, неуклюже поднимаясь и расплескивая свою выпивку.
Кыс продолжала улыбаться, пристально наблюдая за ним.
— Как тебе амасек, Пэйшенс? Сорокалетний «Зуканак» со склонов Онзио.
— Он чудесен, но, боюсь, я уже слишком много выпила. Еще чуть-чуть, и я отключусь.
Он плотоядно усмехнулся.
— Я в последнее время не слишком люблю напиваться, — продолжала Кыс. — Алкоголь притупляет чувства, разве ты не находишь? Я много путешествовала и знаю, что существуют и другие средства освежить и очистить сознание. Как жаль, что ничего подобного не встретишь в таком добродетельном мире, как Юстас Майорис.
Сонсал на мгновение задумался.
— Раньше ты мне этого не рассказывала, — произнес он.
— У меня небольшой частный бизнес. Я путешествую. Открываю для себя новое. Это дает такое… чувство свободы!
Он понимающе кивнул.
— Значит, ты открыта для нового. Восхитительно. Поставь свой амасек, Пэйшенс. У меня есть еще кое-что, чем я смогу доставить тебе наслаждение.
Покачиваясь, Сонсал подошел к потайной двери, открыл ее и скрылся в кабинете. Через несколько минут он вернулся в гостиную, сжимая в ладони два маленьких твердых предмета, обернутых в тонкую красную бумагу.
— Думаю, после этого ты поймешь, что Юстис Майорис куда менее добродетелен, чем тебе казалось. Это очистит наши головы. Расслабит и освежит нас. Так, чтобы мы смогли насладиться остатком этой великолепной ночи.
Кыс изобразила уверенную улыбку, демонстрируя полное одобрение новой идеи.
Сонсал взял Пэйшенс за руку, усадил на кушетку, затем выложил свертки на низкий лакированный столик и поцеловал гостью.
— И что это такое? — спросила она, еле сдерживаясь, чтобы тут же не прикончить этого потного пьяного толстяка.
— Флекты. Слышала о таком?
— Нет, — покачала головой Пэйшенс. — Умберто, я думала, что ты говорил об обскуре или люсидии.
— Обскура вызывает слишком сильное привыкание и приводит в истощение человека моей конституции, — сказал он, подвигаясь к ней поближе. — А люсидия слишком груба. Я нахожу ее неприятно вульгарной.
— А эти флекты… что это?
— Они ни с чем не сравнимы. Ощущение чуда. Свободы. Новизны. Ты не будешь разочарована.
— А откуда они берутся? — спросила Пэйшенс.
Умберто пожал плечами.
— В смысле, как ты их достаешь?
— У меня есть связи. — Сонсал одним глотком прикончил свой амасек, отставил бокал в сторону и принялся медленно разворачивать тонкую красную бумагу. — Один человек достает. Все это не очень официально… А теперь…
Она положила руку на его ладонь и наклонилась вперед так, чтобы ее губы почти касались его уха.
— Умберто, ты должен кое-что знать, — томно прошептала Пэйшенс.
— Что? Ну, давай, скажи мне…
— Я агент Священной Инквизиции, а у тебя очень большие неприятности.
Сонсал заплакал. Вначале он только тихо всхлипывал, а потом свернулся на кушетке и зарыдал в полный голос, дергая ногами, словно маленький ребенок.
— Замолчи! — приказала Кыс.
Его вопли стали настолько громкими, что в гостиную заглянул слуга.
— Убирайся! — рявкнула Пэйшенс и одним ментальным ударом захлопнула дверь.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — рыдал Сонсал.
— Замолчи. Сказать по правде, ничего хорошего тебя не ожидает.
— Мой бизнес! Я опозорен… меня уволят! О Боже-Император, моя жизнь кончена!
Она поднялась и с презрением посмотрела на него.
— Опозорен? Точно. Конец твоей прославленной карьере в «Энжин Империал»? Вне всяких сомнений. Тюремный срок и тяжкий труд? Это я тебе гарантирую. Но, если ты думаешь, что жизнь на этом кончена, ты серьезно заблуждаешься. Ты и понятия не имеешь, насколько поганой еще успеет стать твоя жизнь, прежде чем ты сдохнешь. Поверь мне.
— П-пожалуйста!
— Умберто? Ты слушаешь меня? Умберто?
— Да?
— Прекрати рыдать и возьми себя в руки, или я познакомлю тебя с девятью принципами истинной боли. Ты ведь веришь мне?
— Да.
— Хорошо. — Она присела перед кушеткой на корточки, и он в ужасе отпрянул назад, размазывая сопли и слезы по жирному лицу. Его глаза опухли и покраснели. Защитные панели немного выдвинулись из-под кожи, отреагировав на слезы.
— Теперь ты в руках Инквизиции, Умберто Сонсал. Нам нужна информация. И твоя судьба зависит от полноты ответов.
Толстяк сел, хлюпая носом.
— О-откуда мне знать, что ты не лжешь?
Пэйшенс достала из набедренного кармана инсигнию.
— Видишь?
Он снова принялся рыдать.
— О нет! Замолчи, Умберто! Послушай меня внимательно. У нас есть несколько вариантов. Вариант первый: я выхожу из этой комнаты и оставляю тебя продолжать свою никчемную, сытую жизнь. Ты никогда больше не увидишь меня, и Инквизиция никогда не постучится в твою дверь. Но для этого ты должен ответить на все мои вопросы, и ответы должны меня удовлетворить.
— Хорошо…
— Вариант второй. Ты очень плохо отвечаешь. Тогда я убиваю тебя прямо здесь и выбрасываю твой жирный труп в реку.
Его губы задрожали, а глаза снова наполнились слезами. Она поняла, что ему так же трудно сохранять самообладание, как ей было притворяться, что он ей нравится.