Кара побежала обратно по парапету и схватила один из тяжелых и непослушных оборванных тросов. Перебросив его через парапет, Свол закричала что было сил:
— Хватай его! Давай же!
Он простонал что-то в ответ.
— Давай! — Кара была готова проклясть саму себя, если потеряет очередной источник информации, так и не успев его допросить. Пока что ни одна из операций в Петрополисе не увенчалась успехом.
— Хватай его!
В отчаянии выбросив вперед руку, Базаров все-таки схватился за кабель, но практически в тот же момент заскользил вниз. Кара закричала от натуги, пытаясь удержать трос.
Базаров с воплем скрылся за краем крыши.
Кара громко выругалась, но еще чувствовала вес тела на другом конце троса. Значит, мужчина все еще держался. Что было сил Свол потянула трос на себя… раз, второй… Бесполезно. Слишком тяжело. Она не сможет… но тут возле нее возникла Пэйшенс Кыс.
— Откуда ты взялась? — прохрипела Кара.
— Мы подумали, что вам потребуется помощь.
— Так помоги мне, мать твою растак, пока он не упал!
Кыс даже не попыталась взяться за трос. Она только посмотрела на скат крыши и водосток, и брови ее нахмурились. Кара почувствовала, как внезапно ослабло напряжение на том конце. Все-таки нинкер свалился…
Но нет. Он всплыл над крышей, вначале руки, потом лицо, затем все тело. Он все еще цеплялся за трос, но теперь его вытягивало наверх ментальное усилие Кыс. Хныкающий мужчина скользил по плиточному склону лицом вниз, пока не оказался достаточно близко, чтобы они смогли подхватить его и втянуть на парапет. Кыс отошла назад, отдуваясь и переводя дух от напряжения. Базаров скорчился и застонал у их ног.
— Прекрати! — сказала Кара, поднимая его.
Вдруг Базаров попытался вцепиться в нее. Каре пришлось толкнуть его так, что, отлетев назад, его голова оставила вмятину на коробе воздуховода.
— Прекрати!
И наконец, он подчинился.
Под мягкий гул суспензоров инквизитор медленно продвигался по комнатам Бергоссиана в Гиблых Чердаках, сантиметр за сантиметром внимательно обследуя изрисованные стены. Фраука шел следом, дымя очередной папиросой. Они казались степенными посетителями какой-нибудь общественной галереи.
— Что-нибудь важное? — спросил Фраука.
Динамики кресла Рейвенора ответили мягким щелчком, эквивалентом задумчивого «хм…». Кресло развернулось, и датчики осмотрели противоположную стену. Из глубины машины донеслось тихое потрескивание записывающего пиктера.
— Плоды безумия, — наконец ответил Рейвенор. — Случайные каракули, показывающие признаки третичной стадии душевного расстройства, но все же подсказанные определенным или квазиопределенным символизмом. Результат пребывания в трансе, как мне кажется. Без сомнения, состояние измененного сознания. Невозможно сказать, есть ли какая-нибудь последовательность в надписях. Художник мог быть безумен или просветлен до состояния сверхпонимания.
— Ну, это вряд ли, — с сомнением отозвался Фраука.
Искусственная речь, льющаяся из вокс-транслятора, была абсолютно бесстрастной, лишенной всяких интонаций.
— Шучу я, — сказал Рейвенор. — Скорее всего…
В комнату вошел Нейл.
— Они взяли его, — доложил он. — И уже притащили сюда.
— Тогда давайте поговорим с ними. Вистан, если позволишь?…
Фраука потушил папиросу и активизировал ограничитель.
Не было необходимости их серьезно «ломать». Это я мог сказать сразу, как только вкатился в комнату, где Матуин держал их на мушке. Поверхностные мысли наших пленников оказались до смешного очевидными. Базаров был ошеломлен и напуган. Лант тоже боялся, но, кроме всего прочего, никак не мог взять в толк, что происходит. Тело Одиссея Бергоссиана сотрясали нервный тик и наркотическая ломка.
На всех троих произвел впечатление устрашающий вид вооруженных людей. А появление безликого, бронированного, неприветливого, как каменная глыба, кресла и вовсе повергло их в ужас.
Поначалу мне даже не пришлось задавать вопросы. Сознание Ланта оказалось наиболее открытым. Безграмотный чернорабочий, он был другом Бергоссиана и, когда не имел денег на ночлежку, оставался на Гиблых Чердаках. Лант был знаком с Базаровым, но не считал его другом. Дрейс явился этим утром, заявив, что ему необходимо спрятаться. Причин он не называл, но Лант подумал, что он, скорее всего, прячется от властей.
Лант советовал Бергоссиану прогнать его. Появление такого человека, как Базаров, не сулило ничего хорошего. А у них без того полно неприятностей. И что еще более важно, Бергоссиан был совсем плох. Уже в течение многих лет он скользил от одной наркотической зависимости к другой, проводя под кайфом большую часть жизни. Долгое время это была обскура, затем таблетки, а следом и веселящие камни.
В последние несколько месяцев Бергоссиан стал использовать еще и флекты. Поначалу немного, полагаясь в основном на веселящие камни, но со временем все чаще и чаще. Наконец, Бергоссиан забросил камни и стал использовать флекты каждый день. Вот тогда-то он и начал рисовать.
Лант беспокоился о своем друге. Сам Герг не употреблял наркотики — разве что немного лхо, иногда затяжка обскуры, но ничего тяжелого. Ему хотелось помочь другу. Бергоссиан совсем перестал следить за собой, забывал поесть и практически не работал. Странно, но при всем этом он выглядел вполне счастливым. Большую часть времени он пребывал в блаженстве, постоянно что-то восхищенно бормотал о своих картинах. Они целиком поглотили его. Вооружившись кувалдой, Одиссей пробивал себе путь из комнаты в комнату, чтобы расширить простор для творчества.
Я выплыл из сознания Ланта.
Базаров оказался крепче, хотя в его голове все еще пульсировало от той затрещины, которой его наградила Кара. Узнав о судьбе Сонсала, Дрейс перепугался до безумия и попытался удрать.
— Правильно делаешь, что боишься.
Базаров вскинулся и, удивленно моргая, уставился на меня.
— Все, что ты расскажешь сейчас, может помочь при рассмотрении твоего дела. Возможно, я даже проявлю некоторое снисхождение. Откуда появляются флекты?
Я понимал, что расколоть его будет не так-то просто. Устный допрос наверняка занял бы несколько часов, и Дрейс плел бы ложь за ложью, пока его не загнали бы в угол. Однако мой ментальный вопрос застал его врасплох. Он так сконцентрировался на том, чтобы не проговориться, что нужный ответ сам выплыл на поверхность его сознания.
Базаров тоже не был наркоманом. Как начальник смены в «Энжин Империал» он получал довольно приличную заработную плату, но увеличивал ее за счет сделок на черном рынке. Как правило, он приторговывал наркотиками. Сам он не мог позволить себе использовать их. Адептус Механикус тщательно следили за рабочими, время от времени забирая у них анализы мочи и крови. А Базаров не хотел терять место, поэтому вел свои темные делишки в родном стеке. Как начальник смены он заводил знакомства и имел множество связей на предприятиях поставщиков и в транспортных компаниях по всему городу. Дрейс выправил для себя хорошие документы и наслаждался роскошью свободного передвижения.
В течение трех последних лет Бергоссиан время от времени кое-что подбрасывал Базарову. Он мог достать почти все, главным образом потому, что сам был наркоманом. Ассортимент зависел от того, где подрабатывал Одиссей. Кричалки и веселящие камни он доставал, когда упаковывал мясо в Общем Блоке К, улыбнись-траву, когда таскал зонт на рынке в Грязях, хотя этим он не занимался уже довольно давно.
Хорошие штучки вроде флектов появлялись благодаря его связям в цирке.
Я переключил свое внимание на Одиссея Бергоссиана. Когда я прикоснулся к его сознанию, у меня возникло ощущение, что оно сделано из каучука.
— Одиссей. Расскажи мне о цирке.
Сморгнув и громко рассмеявшись, Бергоссиан, точно ребенок, стал оглядываться вокруг в поисках источника голоса. Лант и Базаров тревожно следили за другом.
Но в сознании Одиссея не было ни чувства вины, ни попытки что-либо скрыть, поэтому в его случае не действовали методы, которые я применил к Дрейсу. Его мысли представляли собой потоки расфокусированного света и ярких красок.