— Вам было неудобно в нем спать? — спросил он.
— Ой, что вы! — донесся до него ее приятный голос. — В нем очень уютно!.. Но больше нельзя.
— Почему? — спросил Шеннон, усаживаясь против нее. И заметив, что она отодвинулась, добавил: — Если я вам помешал, могу уйти.
— Нет, нет, простите меня, — услышал он ее виноватый голос. — Уж такая я есть.
— Такая есть или такой вас сделали?
В ответ она только пожала плечами.
— Вы очень одиноки, — продолжал он, — И совсем беззащитны… Я тоже одинок, как и вы; у меня тоже на душе камень… Между нами много общего, поэтому я вас очень хорошо понимаю.
— Ах, что вы можете понимать! — ответила она настороженно.
— Вас что-то мучает! Не знаю, что именно, да и не хочу знать… Разве что вы сами расскажете. Если вам понадобится моя помощь… Если вы, например, захотите уйти отсюда, и нужно будет, чтобы я вас проводил. Поймите меня, пожалуйста! Мне очень хочется оказать вам какую-нибудь услугу, как-то помочь. Я сопровождал бы вас как брат, поверьте.
По голосу Паулы можно было догадаться, что губы ее опять сложились в детскую гримаску.
— Я это знаю, Ирландец.
— Зовите меня просто Рой.
— Я знаю, Ройо… — послушно повторила она. — Вы не такой, как все. Вам не место среди нас.
— Почему? Я такой же мужчина, как остальные, но быть мужчиной еще не все. Вот если бы я мог хоть как-то помочь вам, тогда…
— Спасибо, — ответила она и тут же глухо проговорила: — Но по своей дороге я пойду сама.
— Не стану больше навязываться, — поспешно сказал Шеннон. — Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, я всегда готов оказать ее. Я это делаю ради себя, ради… сам не знаю, чего. Я пошел провожать вас той ночью только потому, что не мог поступить иначе. Сам не знаю, почему я это сделал.
Его слова еще трепетали в воздухе. Напряженные, живые, реальные. Такие же реальные, как река, ветер. Паула сидела молча, склонив голову. Но вот она встрепенулась, точно приняла какое-то решение. И твердо, уверенно произнесла:
— Я тоже хочу дать тебе совет, — Она вдруг перешла на «ты». — Не сбивайся со своего пути. Ты хороший человек и мне не чета.
Эти слова заставили Шеннона глубже заглянуть в себя. Он понял, почему она так сказала, и задумался. Он хотел бы стать достойным того, что произнесли эти девичьи уста, не знакомые с ложью.
— Как глубоко ты видишь, Паула!.. — вздохнул он. — Я не расспрашивал тебя. Но то, что ты сказала, не станет для меня преградой. Дай мне хотя бы попытаться… Не беспокойся, ты не причинишь мне боли. Хуже, чем мне было, не будет. Теперь в моей жизни хотя бы что-то появилось.
— Нет, Ройо, — тихо, ласково уговаривала она его, словно маленького ребенка.
— Да, Паула. Пусть это будет безумием, пусть это завтра кончится… Но ведь раньше у меня не было и этого, ничего не было… И кто знает? — обратился он к самому себе. — Может быть, я ничем не отличаюсь от других; может быть, именно потому я пришел сюда… Но пусть это тебя не волнует, не обращай на меня внимания. Может, тебе будет спокойнее жить оттого, что рядом с тобой друзья, заключал он, вставая. — А теперь доброй ночи.
Лишь Американец бодрствовал, поджидая его среди спящих сплавщиков.
— Я хочу вас предупредить, — заговорил он, виновато улыбаясь, — вам не стоит бывать наедине с Паулой. Вы сами видели, что было сегодня вечером.
— Они что-нибудь говорили?
— Нет, но я их слишком хорошо знаю… Чем ниже мы будем спускаться по реке, тем будет хуже.
— Почему?
— Они дольше будут оставаться без женщин, да и весна вступит в свои права, земля нагреется… Река станет спокойнее, и стволы сами собой пойдут, появится много свободного времени…
Шеннон лег спать обеспокоенный. И еще больше удивленный теми переменами, которые в нем происходили. По разве может человек разобраться в собственных чувствах?
2
Альпетеа
Па следующий день их разбудил грохот. Небо, словно свинцовый потолок, нависло над такими же свинцовыми скалами. Три дня, необходимые для того, чтобы пройти ущелье Ла-Эскалеруэла, порошил снег или лил проливной дождь. Вниз по реке, точно гончарная жижа, шла густая бурая вода, и плавучий лес увязал в этом стылом месиве. Вода поднялась, угрожая наводнением, если еще несколько дней продлится плохая погода, и нередко оставляя лишь узкую полоску земли у каменных стен, по которой с трудом пробирались сплавщики. Люди проклинали все на свете, настроение у всех было скверное. Питались кое-как, а когда вовсе не удавалось приготовить, ложились спать, завернувшись в мокрые пледы, наспех перекусив хлебом и оливками.