— До Саорехаса отсюда рукой подать, — сказал Шеннон. — Я провожу вас.
— Нет, ни за что! — буркнул раненый. — Если я сяду верхом, нога будет свисать и нальется кровью. Мне станет хуже.
— А если вы проведете ночь здесь, то останетесь без ноги, — возразил ему Шеннон.
— Я застрахован, — резко ответил мужчина, — мне заплатят.
— Если начнется гангрена, страховку вам принесут на кладбище, — обозлился Шеннон. И обращаясь к женщине, попросил: — Помогите посадить вашего мужа на осла.
— Он мне не муж. Просто один из сплавщиков.
— Она шла в Саорехас, и ее попросили проводить меня, — пояснил мужчина.
Шеннон подвел осла. Мужчина не соглашался сесть. В эту минуту показалась повозка, постепенно выраставшая из сумерек.
Подождали, пока она подъедет, и договорились с возчиком. Да, он едет в Вильянуэву и может подвезти раненого. Шеннон же проводит женщину в Саорехас. При виде повозки раненый воспрянул духом. Его уложили на мешки, и повозка тронулась.
Но и оставшись наедине с женщиной, Шеннон не испытал никакого предчувствия. Она держалась отчужденно, почти враждебно. И ему хотелось лишь одного: как можно скорее проводить ее до селения и забыть об этой встрече.
Пока он прилаживал на себе вещевой мешок, женщина уселась на осла, свесив ноги на одну сторону. Затем в нерешительности обернулась к Шеннону.
— Большое спасибо, — выдавила она. — Прощайте, сеньор.
— Как прощайте? Я ведь тоже иду в Саорехас.
Она равнодушно подняла плечи и ударила каблуками осла. Шеннон последовал за ней, считая своим долгом проводить ее, хоть и был задет пренебрежительным отношением.
Даже воздух пришел в движение, впиваясь своими ледяными иглами в щеки. Дорога свернула в сторону, и вдали показались желтоватые огоньки. Вправо уходила тропинка, ведущая к пятнам темнеющих сосняков.
Женщина, как бы в раздумье, задержалась. Шеннон тоже остановился. В наступившей тишине вдруг послышалось журчание невидимой воды. Неожиданно женщина свернула с дороги на тропу. Шеннон догнал ее и преградил путь.
— Куда вы? Саорехас там!
— Я возвращаюсь к сплавщикам. Мне надо туда.
— Сейчас? Одна?
Трудно было остаться спокойным при столь внезапном решении.
— Да. Я еду туда.
— А разве вы ехали не домой? Сплавщик сказал…
— Оставьте меня в покое! Нет у меня никакого дома, и мне нечего делать в Саорехасе.
И понукая осла, потрусила вперед, отстранив Шеннона.
От злости и неожиданности он оторопел.
— Сумасшедшая! — вырвалось у него.
И вдруг до него донесся крик, исходивший от черной удалявшейся фигуры. Он заглушал собой журчание воды, был звонче цокота копыт, пронзительнее ветра.
— Да, я сумасшедшая!
— …сумасшедшая! — приглушенным эхом отдалось в горах.
Быть может, это был тот самый голос, который до сих пор молчал? Сейчас в нем слышался такой отчаянный всплеск воли, что самое невероятное становилось возможным. Шеннон бросился за пей вдогонку, тщетно пытаясь удержать своим криком. Что это было: упрямство, натолкнувшееся на упрямство, жажда спасти ее или любопытство? Не все ли равно! Его шаги, устремленные к горе, были частью той драмы, которая разыгрывалась в ночи.
Когда к нему вернулась способность рассуждать, было уже поздно. Как отступить, как пойти на попятный, если она его слышала? Да и не все ли равно, какую дорогу избрать: ту или эту? Он продолжал шагать вперед, вновь ощущая под ногами твердую почву, ощупывая взглядом темноту, впитывая в себя смолистый запах сосен и запах тимьяна, чувствуя, как высоко вздымается его грудь, как пульсирует кровь в такт ходьбе. Он удивился, заметив, что переживает сразу столько ощущений, что походка его стала упругой и что-то бьется и трепещет в каждой частице его тела… Удивился живости своего восприятия окружающего мира после долгого бегства от самого себя. И уже не сомневался больше в том, что эта фигура в черном, словно магнитом, притягивает его к себе, что она послана ему самим провидением. Женщина ни разу не обернулась к нему, не сказала ему ни единого слова. Но какое это имело значение? Разве мифические посланцы богов не были всегда окутаны тайной!
И так же, как в мифах, путь становился все более тернистым. Тропа исчезла, теперь они шли по каменистому руслу высохшего потока. Сосны стали приземистыми и смешивались с кустами можжевельника. Гигантская луна, выглянувшая из-за гор, очерчивала своим серебристым светом застывшие тени скал и движущиеся тени путников. Шеннон, впервые спокойный после душевного кризиса во Флоренции, уверенно шагал навстречу тому, что могло стать его судьбой.