За обедом Кристабель почти не ела. Папа говорил о всяких плохих вещах на работе и под каким давлением он сейчас оказался — она всегда представляла это давление в образе крыши, которая опускается и давит людей, как в фильме «Убийство в квартире», который она однажды посмотрела у Офелии Вейнер, пока их родители устроили вечеринку на первом этаже, — поэтому он даже не заметил, что Кристабель просто перекладывала еду у себя на тарелке, сдвигая картофельное пюре в забавную на вид кучку, и поэтому со стороны казалось, что она немного съела.
Она попросила разрешения выйти из-за стола и ушла в свою комнату. Особые книгоочки, которые дал ей мистер Селларс, лежали на полу возле кровати. Она посмотрела на них и нахмурилась, потом взяла школьную тетрадку и попробовала решать задачки по арифметике, но в голове у нее вертелись лишь мысли о том, каким больным выглядел мистер Селларс. Он показался ей помятым, словно листок бумаги.
И Кристабель внезапно подумалось: а вдруг мальчишка его отравляет, как в сказке про Белоснежку? Может, он подсыпает что-то нехорошее в кастрюлю с кипятком, вроде того яда, которым плохая королева отравила яблоко? И мистеру Селларсу будет становиться все хуже и хуже.
Она подняла книгоочки, но потом положила их обратно. Он ведь сказал, что свяжется с ней. А если она сама его вызовет, то он рассердится, так ведь? Правда, он никогда по-настоящему на нее не сердился, но все же…
Но что, если мальчишка его действительно травит? А может, ему будет становиться вес хуже и хуже из-за чего-то другого? Разве она не должна принести ему какое-нибудь лекарство? Она не спросила его тогда про лекарство, потому что очень расстроилась, но теперь ей пришло в голову, что ему и в самом деле нужно лекарство. Мальчишка никогда не сможет его раздобыть, зато у мамы Кристабель есть целый шкафчик, набитый всякой всячиной — пластыри и бутылочки, болеутоляющие и многое другое.
Кристабель надела очки и уставилась в темноту перед глазами, все еще размышляя. А вдруг мистер Селларс так рассердится, что велит ей никогда больше с ним не разговаривать и не приходить к нему?
Да, но если он действительно болен? Или отравлен?
Она открыла рот, подумала обо всем этом еще немного и произнесла заветное слово «Румпельштицкин». Произнесла совсем тихо и уже как раз начала гадать, не следует ли сказать его снова, когда услышала голос. Но прозвучал он не из очков:
— Кристабель?
Она подпрыгнула и сорвала очки. В дверях стояла мама — хмурая и со странным выражением на лице.
— Кристабель, я только что говорила с Одрой Патрик.
Кристабель очень боялась, что мама узнает про то, как она вызывает мистера Селларса секретным словом, поэтому сперва даже не сообразила, о чем она говорит.
— С миссис Патрик, Кристабель. С мамой Данаи. — Мама еще больше нахмурилась. — И она сказала, что ты сегодня не приходила в «Синюю птичку». Где ты была после школы? Тебя не было дома почти до четырех. А я ведь тебя спрашивала, как там было в «Птичке», и ты сказала, что прекрасно.
Кристабель никак не могла придумать ответ. Она просто смотрела на мать, пытаясь выдумать очередную ложь вроде тех, которые изобретала прежде, но на сей раз не смогла придумать ничего. Совсем ничего.
— Кристабель, ты меня пугаешь. Где ты была?
«В туннеле, — только и вертелось у нее в голове. — Где были еще мальчишка без переднего зуба, облака ядовитого пара и совсем больной мистер Селларс». Но ничего из этого она не могла сказать вслух, а мать все смотрела на нее, и в воздухе стало нарастать предчувствие Очень Больших Неприятностей (совсем как заполнявший туннель пар), и тут в книгоочках, которые держала Кристабель, что-то неожиданно и негромко щелкнуло.
— Кристабель? — послышался из них голосок мистера Селларса. — Ты меня вызывала?
Совершенно растерявшись, Кристабель взглянула на очки. Потом перевела взгляд на мать. Та тоже смотрела на очки, но лицо ее стало непроницаемым.
— Кристабель? — повторил голосок — тихий, но показавшийся очень громким в наступившей тишине.
— Боже мой… Что тут происходит? — Мать вошла и выхватила очки из руки Кристабель. — Сиди здесь, юная леди, — строго добавила она, напуганная и сердитая одновременно. Потом вышла, хлопнув дверью. А через несколько секунд Кристабель услышала, как она громко разговаривает с папой.
Оставшись в комнате одна, Кристабель немного посидела, глядя куда-то перед собой. В ее ушах все еще раздавался грохот захлопнувшейся двери — громкий, как выстрел из пушки или взрыв бомбы. Потом она уставилась на свои опустевшие руки и зарыдала.
ГЛАВА 27
ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ДИКОБРАЗ
СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Бриллиантовая Дал скончалась
(изображение: Спайсер-Спенс встречается с Папой Иоанном XXIV)
ГОЛОС: Даллас Спайсер-Спенс, известная в прессе как «Бриллиантовая Дал» была обнаружена мертвой в своем швейцарском замке. Причина смерти — сердечный приступ. Ей было 107 лет. В своей яркой жизни Спайсер-Спенс несколько раз выигрывала и проигрывала целые состояния, выходила замуж и разводилась. Однако она стала широко известной личностью благодаря тяжбе в суде Танзании, когда она пыталась назначить шимпанзе Дабу управляющим своего имения, этим она хотела показать свою озабоченность правами живущих в стране приматов, которых продают сотнями для медицинских опытов.
(изображение: Даба сидит за столом и курит сигару)
Спайсер-Спенс выиграла дело, правда, Даба умер уже больше десяти лет тому назад. Дела ее имения сейчас находятся в руках нескольких адвокатов человеческого происхождения…
Рени едва могла двигаться. Все тело пронизывала боль, она очень устала, но страдания тела были ничем по сравнению с всепоглощающей безнадежностью, охватывающей ее. Сил идти дальше не было, не осталось веры, чтобы держаться. Весь мир превратился в твердый монолит, а сама Рени вдруг стала бестелесной, как та река, по которой она только что сбежала.
!Ксаббу успел разложить аккуратный костерок в центре лесной поляны. Эмили, беглянка из Нового Изумрудного Города, дрожала от холода и безразлично смотрела, как ловкие пальцы бабуина берут еще два куска дерева из кучи, приготовленной для костра. Бушмен-бабуин вставил тонкую палку в отверстие толстой, зажал толстую палку коленями и принялся катать тонкую между ладонями, словно хотел расширить отверстие.
Рени почувствовала угрызения совести, глядя, как друг делает всю работу, однако этого было недостаточно, чтобы вывести ее из депрессии.
— !Ксаббу, можно не утруждать себя высеканием огня первобытным способом, — сказала она. — У нас же есть зажигалка Азадора.
Рени протянула !Ксаббу зажигалку, которую так крепко сжимала в руке, пока плыла по реке, что на ней отпечатался рисунок кожи.
«Каковы виртуальные технологии Иноземья? — горько подумала она. — Впечатляет? Ура, ура».
!Ксаббу пристально посмотрел на зажигалку, серьезность, с которой он это делал, показалась Рени комичной — обезьяна пытается понять что-то сложное, доступное лишь человеку.
— Интересно, что означает буква «Я», — спросил он, разглядывая гравировку на корпусе зажигалки.
— Наверное, это имя того ублюдка — мы ведь не знаем полного имени Азадора. — Рени обняла руками колени — в листве зашелестел ветер, близился вечер.
!Ксаббу перевернул зажигалку и посмотрел на Рени.
— Он говорил, что его зовут Николай. Азадор — его фамилия.
— Что? Когда ты говорил с ним об этом?
— Когда ты спала. Он не много сказал, я спрашивал, какой страны это имя, он сказал, что испанское, но его народ — цыгане, а для кочевников Испания ничем не лучше любой другой страны. Он сказал, что его имя Николай — хорошее цыганское имя.
— Черт! — Несмотря на неприязнь к Азадору, Рени не понравилось, что тот сказал !Ксаббу за пять минут больше, чем ей за несколько дней. — Ну что ж, тогда мы никогда не узнаем, что значит эта «Я». Может, она принадлежала его отцу? А может, он ее украл. Я больше склоняюсь ко второму.