Голос Миззы казался тусклым и невыразительным даже ей самой, и отнюдь не из-за того, что в окружающем сером мире звуки глохли, кажется, еще до того, как слетали с губ. Бесконечная во все стороны жемчужная серость не только слепила глаза, но и проникала в сердце. Миззе хотелось заплакать, но слезы уже давно не текли. Уже вторую неделю каждую ночь она просыпалась здесь лишь для того, чтобы убедиться: Бокува не движется и не говорит. Девочка-кукла плавала в бесконечной пустоте, и ее широко распахнутые разноцветные глаза бессмысленно смотрели вдаль. Иногда казалось, что ее губы слегка шевелятся, и с них срывается тихий шепот, но Мизза ни разу не могла бы в том поклясться. Проклятая светящаяся пустота гасила в себе все звуки, и тоска, такая же бесконечная и бессмысленная, как и окружающий мир, стискивала молодую синомэ тугим удушающим коконом. Она еще ни разу не смогла выдержать здесь дольше нескольких минут. Все, что ей оставалось - сидеть в своей комнате или бессмысленно бродить по дому и улице, избегая людей и крепко прижимая к груди деревянную куклу в тряпичных обносках. Она почти перестала есть, осунулась и стала еще более нелюдимой, чем раньше, и окружающие начали относиться к ней с куда большей опаской, чем раньше. Она чувствовала их страх, а иногда ловила тихо брошенное за спиной словечко "сумасшедшая".
Пусть. Пусть она сойдет с ума. А лучше - умрет, и побыстрее. Зачем ей вообще жить?
- Проснись, Бокува…
Мизза еще раз потрясла Бокува за плечо. Та не отреагировала, продолжая бессмысленно пялиться в никуда. Мизза шмыгнула носом и отвернулась. Бесполезно. Наверное, Бокува умерла совсем. И им больше никогда не суждено вместе строить тот странный, но красивый мир, который кукла Мириэра назвала Ракуэном. Но ведь когда они выпали оттуда в первый раз, Бокува оправилась сразу! Почему же во второй все вышло так скверно?
Интересно, а что случилось с Мириэрой?.. нет, неинтересно. Какая разница? Все закончилось навсегда.
Миззи привычно сосредоточилась, чтобы вынырнуть обратно в настоящий мир - и в этот момент ее ушей коснулся голос.
- Система принудительно реинициализирована по таймеру, - каким-то странным дребезжащим тоном проговорила Бокува. - Выполнена загрузка в автономном режиме. Доступ к Ракуэну запрещен до снятия блокировки супервизором.
Мизза резко обернулась к ней. Разноцветные глаза Бокува слабо засветились и приобрели удивленное выражение. Девочка-кукла медленно подняла руку и уставилась на нее так, словно видела впервые в жизни.
- Мизза, - потерянно спросила она уже нормально, - кто я такая?
Мизза ухватилась за нее обеими руками, зарыла лицо на груди и в голос заревела.
Несколько минут спустя она, немного успокоившись, оторвалась от насквозь промоченной рубашки Бокува и недоверчиво посмотрела на куклу.
- Бокува, ты в самом деле жива? - шмыгая, спросила она. - Ты не умерла? С тобой все в порядке?
- Я чувствую себя как обычно. Только не могу больше строить. Я больше не могу попасть… туда. Мизза, кто я такая?
- Ну… кукла? - неуверенно ответила девочка. - Или нет?
- Кукла - разновидность неодушевленной игрушки, чаще всего не способной к самостоятельным действиям. В реальности она не может летать. Возможностями интерактивного взаимодействия и имитации разумного поведения обладают только человекообразные куклы, управляемые искинами. Мизза, я искин?
- Ты опять странно говоришь, Бокува, - сердито сказала Мизза. - Я не понимаю. А я так волновалась! Мне так грустно и страшно без тебя!
- Плохо. Когда я умру, тебе придется заново привыкать жить без меня. Ты не должна привязываться ко мне так сильно.
- Ты не умрешь! - горячо сказала Мизза. - С тобой все хорошо! Ну и что, что ты не можешь попасть в тот мир?
- Я должна строить. Строительство - смысл моей жизни. Если я не строю, я не могу увидеть отца. Если я не строю, я мертва.
- Но почему?
- Я не знаю. Кто я, Мизза? Почему я помню многие вещи, которых никогда не видела? Почему я знаю то, что не могу знать? Откуда я взялась? Как я попала к тебе? Слишком много вопросов без ответов…
- Если нет ответов, спрашивать не обязательно. Бокува, пожалуйста, давай уйдем отсюда. Мне здесь не нравится!
- Мне тоже. Но мне некуда уходить.
- Почему - некуда? Ко мне домой. Пожалуйста, пойдем.
- Ты не понимаешь. Я не могу уйти к тебе домой. Та кукла, с которой ты играешь - не я. Это всего лишь деревяшка, чтобы тебе проще со мной общаться. Я могу заставить ее двигаться и говорить, но она - не я. Я не могу жить в твоем мире. Мне нужен мой.
- Но… - Миззе снова захотелось расплакаться. - Почему так? Почему? Почему ты не можешь вернуться в свой мир?
- Потому что канал заблокирован. Блокаду может снять только супервизор.
- Кто?!
- Супервизор. Я не знаю, что он такое. Я не знаю, как с ним связаться. Я не знаю, даже что такое я сама! - внезапно яростно крикнула Бокува, и ее глазницы полыхнули желтым огнем. - Я не знаю… Отец… - она замолчала. - Я должна строить, - сказала она после паузы. - Если я не строю, я мертва. Мое существование бессмысленно, и я никогда не увижу отца. Ты была права, а я дура. Я не имела права нападать на свою сестру. Ведь ее тоже сделал мой отец, а если он ее сделал, как я могу ее убить? Я думала, что так правильно, но я дура. Откуда я знаю, что то, что я знаю, правда?
- Бокува… - Мизза осторожно дотронулась до ее рукава. - Не сердись, Бокува. Все исправится. Попытайся вспомнить, кто такой супервизор, ладно? Мы сможем его найти, вот увидишь.
- Я не знаю, Мизза, - пламя в глазах девочки-куклы погасло, и она сама как-то вся погасла и съежилась. - Я пытаюсь вспомнить, но… Саматта Касарий.
- Супервизор - Саматта Касарий? - переспросила Мизза. - Тот, на встречу с которым меня возили?
- Да. Тот, на встречу с которым тебя возили. Он не супервизор, но он может знать. Мне так кажется, но я уже ни в чем не уверена. Он знает многое, что недоступно другим. Если ты еще когда-нибудь его увидишь, спроси. А сейчас уходи. Тебе нельзя здесь долго оставаться.
- Но что станешь делать ты?
- Ждать. Думать. Возможно, я что-нибудь придумаю. Ты уходи и не возвращайся. Если ты встретишь Саматту Касария и узнаешь у него что-нибудь, скажи кукле. Я услышу. И перестань плакать и действовать мне на нервы.
- Бокува!
- Уходи! - крикнула Бокува, и в глаза Миззы ударила слепящая вспышка. И мгновением позже она очнулась в своей кровати, чувствуя, как ее лицо холодят высыхающие слезы.
03.08.858, небодень. Северо-западный Граш, город Тахтахан
Новенькая выглядела странно.
В этот день Суэлла молола зерно во внутреннем дворе возле женского комплекса. Слово "комплекс" отдавалось внутри слабым толчком напоминавшим о старой, навсегда потерянной жизни. Об университете в Тушере, где она закончила четыре курса на металлургическом факультете и уже успела получить предложение остаться при кафедре теоретической металлургии для защиты диссертации - с ненужной, но льстящей самолюбию перспективой в дальнейшем получить право постоянной работы в Княжествах. О веселом женском общежитии, комнату на двоих в котором она предпочла уединению наемной квартиры. О великом будущем, о котором так приятно мечталось перед сном и которое ей больше не грозит… Она не любила слово "комплекс", потому что оно напоминало ей слишком о многом, но охранники иногда использовали его в своей речи, и волей-неволей оно всплывало и в ее мыслях. Комплекс? Ха! Слишком красивое слово для тесных грязных бараков, в которых дома постеснялись бы поселить даже чернорабочих.
Регулярное кровотечение началось у ней накануне, на два дня раньше, чем она высчитывала, и несмотря на боли внизу живота она тихо радовалась - насколько еще была способна на такие эмоции. Она чувствовала, что с каждым днем все больше и больше погружается в апатию. Для нее становилось все равно, сколько мужчин к ней приведут за день и что те с ней сделают. Возможно, скоро она совсем сойдет с ума и тогда наконец-то получит передышку. Вечную передышку. Но пока что она еще воспринимала окружающий мир, а потому радовалась, что еще два-три дня ни один грязный вонючий самец не захочет ее изнасиловать. Извращенцы, любящие переспать с нечистой женщиной, тоже попадались, но, слава Назине, крайне редко. Солнце палило нещадно, поднявшись слишком высоко, чтобы коротенькая тень от стены могла дать хоть какое-то облегчение, но оставаться в общей комнате, заполненной пустой болтовней ожидающих клиента женщин, было выше ее сил. А одинокое ожидание в своей душной тесной каморке еще больше невыносимо. Лучше солнцепек - но под открытым небом. И незачем, чтобы другие заметили, как зерно в ступке распадается в пыль еще до того, как его касается грубый каменный пест. Тогда, пожалуй, ее заставят работать в пять раз больше. А сейчас она может спокойно изображать, что нудно и монотонно работает.