Пароход крикнул, сбавил ход. Наверное, скоро пристань.
Борис дернул меня за руку. Мы ушли без Марфы, сделав вид, будто думаем, что она еще спит.
Было полседьмого утра. Над водой курился жиденький туман. Пароход в Малышевке — так называлась деревня — стоял долго, и все, кто не спал, сошли на берег.
На причале я вдруг опешил: тот самый мальчишка, стукнувший вчера меня в челюсть, бродил по доскам. Он как ни в чем не бывало доставал из газетного кулька ягоды черемухи и бросал в рот. Его маленькие неровные зубы потемнели от сока, на губах и правой щеке краснели пятна от раздавленных ягод.
Я вздрогнул и плотнее прижался к брату.
Мальчишка заметил меня и улыбнулся, как старый знакомый. Я сделал вид, что не замечаю его, и отвернулся. Но минут через пять мальчишка опять оказался рядом и даже протянул мне кулек с черемухой. Вообще-то мне нестерпимо хотелось взять хотя бы одну щепотку блестящих ягод, но я поглубже загнал руки в карманы и высокомерно заявил:
— Благодарю. Не хочется.
И еще плотнее придвинулся к Борису.
Вверху, на улочке с деревянными тротуарами, уже бойко шла торговля, предприимчивые сибирячки предлагали нам яички, редиску, желтый варенец в стеклянных банках. Но чему больше всего удивился я, так это клубнике. В Сибири, оказывается, поспевает клубника! Ну и ну! Она была некрупная, лесная, но от тонкого аромата ее у меня прямо-таки ноздри раздувались!
Борис, видно, тоже был поражен клубникой и, расщедрившись, купил у старухи в красном платке сразу пять кульков. Один протянул мне, бросил: «Смотри не опоздай», — а с другими кульками зашагал по узкому проулку вниз, к причалу.
«Марфе», — тотчас сообразил я, и без брата мне стало как-то тревожно и не по себе.
А когда я увидел, что ко мне идет тот самый страшный мальчишка, драчун и забияка, я хотел… спастись бегством. Только уже было поздно. Мальчишка стоял рядом. Кулька с черемухой у него уже не было: слопал.
— Дай-ка попробовать! — Он сунул руку в мой кулек, взял три самых крупных ягоды и бросил в рот.
Я огляделся: Борис давно исчез на пароходе. Тогда я, съев только три ягоды, решил отдать мальчишке весь кулек. Лишь бы не дрался.
— На, бери весь.
— А ты?
— Я уже наелся. Живот болит.
Мальчишка недоверчиво посмотрел на меня своими крошечными, глубоко упрятанными глазками, повел широкими бровями и сказал:
— Давай.
Он взял кулек за кончик, вытряхнул содержимое на свою большую ладонь и в две минуты расправился с горкой ароматной лесной клубники. А я стоял рядом и глотал слюну. Что мне оставалось еще делать?
— Тебя-то как звать? — спросил он. — Вовкой, кажись? Ну, так я Гошка. Давай лапу. — Шумно выплевывая зеленые звездочки клубничных листков, он так пожал мою ладонь, что я сморщился от боли.
Пока с парохода сгружали почту, какие-то ящики, мешки и бочки, мы с Гошкой лежали на зеленом взгорке и смотрели, как через Ангару в город Балаганск, расположенный на другом берегу, двигался паром. Гошка жевал травинку и рассказывал, что гостил в Иркутске у старшего брата, архитектора, бывал и в цирке, и в театре, и на Иркутской ГЭС, и даже ездил на массовку к Байкалу, а теперь вот соскучился по своей деревне и раньше срока возвращается домой.
— Так один и едешь? — спросил я.
— А чего там! — Гошка перевернулся на спину и, раскинув сапоги, посмотрел в небо.
— Совсем один?
— Чудило ты огородное! А что, меня кто-нибудь съест или укусит?
Я незаметно скосил в сторону глаза и тихонько вздохнул.
Я был доволен, узнав, что Гошка живет рядом с поселком, куда едем и мы, и я страшно обрадовался, услышав, что Гошкин дед — известный на Ангаре лоцман, много раз проводивший суда через бешеные пороги, а отец работает шкипером на барже: «обеспечивает» переправу с Левого берега на Правый строительства гидроэлектростанции…
Я не знал точно, что делает лоцман и почему он так называется, но спрашивать у Гошки было неловко, к тому же из его слов можно было кое о чем догадаться.
— А знаешь, кто моя сестренка? Мошкодав. И тоже на стройке.
— Кто, кто? — не понял я.
— Ну, какой ты бестолковый! Мошку уничтожает. Знаешь, как мешает она строителям? Постой, наглотаешься ее, начешешься до крови, сам увидишь…
Резкий гудок парохода заставил меня подскочить с травы. Гошка продолжал лениво валяться на земле.