Она, сгорбившись, сидела на стуле у окна, вся смуглая от загара, тихая и совсем негрозная, мурлыкала что-то про себя. И я пожалел, почему наша Варя нисколечко не похожа на нее…
Мне не хотелось покидать этот дом, а покинуть его, наверное, было пора, потому что отец и мать Кольки пошли спать и за окнами было темно.
Однако меня никто не выгонял из дому, и я не уходил. Правда, время от времени я вспоминал слова Степана, что всякий гость не должен злоупотреблять гостеприимством. Но откуда же я мог знать, когда время смотаться: сейчас или часика через полтора? И я решил зорко следить за поведением Кольки, наверное, он намекнет, когда пора убираться…
Он дернул меня за руку и потащил в кухню.
— Спать ложишься? — спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вышел из того возраста.
И о чем, вы думаете, завел Колька разговор?
Все о тех же ракетах. Честное слово.
У меня даже уши стали вянуть от всех этих разговорчиков. Ну какое мне было дело до того, преодолеет его ракета какое-то там земное притяжение или не преодолеет, выйдет на орбиту или нет!
В дверь постучали.
Мы с Колькой переглянулись. Он встал, чтоб открыть, но тут из столовой быстро вышла Марфа, и с террасы донесся ее голос:
— Кто там?
Я почему-то побледнел. От стука в дверь поздней ночью меня всегда немножко бросает в дрожь. То ли от рассказов про грабежи и убийства, то ли еще отчего. Не знаю.
— Простите, мой оголец не у вас? — донеслось снаружи, и я сразу страшно покраснел, потому что узнал голос.
— Это Боря, — сказал я. — Открывайте, не бойтесь.
Марфа недоверчиво посмотрела на меня, положила руку на щеколду, но не открыла ее.
— А кто это такой?
И тут я понял, что они и не знают о существовании моего брата по имени Борис, который гораздо лучше Степана и всегда держит мою сторону.
— Это брат мой, — сказал я, — родной.
Марфа открыла, и на пороге кухни появился Борис, высоченный, улыбающийся, в синей ковбойке с закатанными по локоть рукавами. Волосы на его макушке торчали вихром, ворот рубахи был небрежно распахнут чуть ли не до самого живота.
С минуту он жмурился от яркого света. Потом, увидев Марфу, стал быстро застегиваться и приглаживать вихор.
Вначале я было удивился, откуда он узнал, где я, но потом вспомнил, что сказал Варе, куда пойду.
— Простите за позднее вторжение, — сказал он очень вежливо, — я родственник вот этого типа. — Он указал пальцем на меня, и я подумал, что он мог бы выразиться и помягче.
Хорошо, хоть Марфа не придала этому никакого значения, а только рассмеялась, и лицо у нее стало очень оживленное, совсем как у девчонки, хотя она уже, по словам Кольки, была почтовым работником, и не простым почтальоном, а куда важнее: она продавала марки и принимала заказные письма…
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она.
— Спасибо.
Он вел себя не так, как всегда. Нельзя сказать, чтоб «спасибо» было его любимым словом, а здесь он повторил его раза три за две минуты. Вообще-то Борис страшно безалаберный, легкомысленный и какой-то весь непричесанный.
Он снова сказал свое «спасибо» и все равно не сел. И я понимал его. Он привык махать руками, двигать во время разговора ногой, хвататься за голову, выделывать пальцами черт знает что. Хорошо себя чувствуешь стоя. А как сядешь, тебя словно скует что. По себе знаю.
Сидя и смеешься по-другому, и мысли в голову идут не так охотно, и делаешься более робким, вялым и вообще совсем иным человеком. Уж можете поверить мне.
— А домой ты идти думаешь или нет? — спросил у меня Борис, а сам смотрел в пространство между Колькой и Марфой.
— Придется, — сказал я.
— А что они у вас такое делали? — спросил он у Марфы.
— На Луну собираются. Из консервных банок ракету сооружают.
Тут Колька не выдержал.
— На Луну нам неинтересно. Мы с ним на Марс.
Серьезно так ответил, и я едва удержался, чтоб не прыснуть.
— Ого, — сказал Борис, сунув руки в карманы своих мятых брюк и покачав плечами, — вы, я вижу, дельные ребята.
— А чего нам, — сказал Колька.
Дальше Борис стал просто издеваться над нами.
— Только я очень прошу вас, — обратился он к Марфе, — пожалуйста, не пускайте их дальше Марса, а то далековато, домой не докличешься.
Я слушал его, и мне хотелось улыбаться: все же мы с Борисом родные братья и устроены немножко похоже, нрав у нас довольно смешливый, не то что у этого Кольки… И все-таки, глядя на Колькино насупленно-серьезное лицо, я из чувства солидарности решил сохранять строгость, до боли сжал зубы, и, как говорится в романах с приключениями, ни один мускул не дрогнул на моем лице.