— Пустить бы тебя туда! — зло сказал я и сплюнул.
Ух, как я был зол в эти минуты на Коську!
— Гляди, — горячо засопел он, — упал!..
Я замер. Человек, следовавший за Борисом, поскользнулся и животом плюхнулся на лед. Выпустил трос, поднялся, отряхнул с ватника жидкую ледяную кашу, взвалил на плечо ношу и, слегка хромая, пошел дальше.
Извиваясь, оставляя глубокий, протертый в рыхлом льду след, трос потянулся дальше. Правый берег темнел в километре от Левого. Монтеры не преодолели и трети пути. Потом упал дядя Коля, упал под трос. Высвободившись, пригнулся, накатил его на плечо и двинулся вперед.
Борису не повезло: он угодил в лужу. Сверкнули на солнце брызги. Сапоги разошлись в стороны, руки разбросались, точно брата распяли на льду. Однако он быстро вскочил на ноги, присел, стащил левый сапог и принялся выжимать портянку.
Тело мое свела судорога, когда я увидел, как на лед льется струя воды.
Пока Борис наворачивал на ногу портянку, надевал сапог, отряхивал стеганку и сбивал с ватных штанов ледяной студень, товарищи ждали его, отдыхали. Кое-кто, улучив момент, закурил. И опять трос пополз по реке. Лед чернел промоинами, местами из них выступала вода и на вершок заливала сапоги монтеров.
Временами трос цеплялся за торчащие льдины, и тогда ближний монтер клал трос на лед, бежал к льдине и отцеплял. Случалось, трос заворачивался баранкой, и его приходилось распрямлять.
Шли спотыкаясь, падали на руки, грохались на спину, ныряли бочком, ухались на колени, подняв фонтаны брызг, зарывались головой в студеное жидкое крошево.
Я уже и счет потерял падениям. Один Борис упал пять раз. Люди уходили все дальше и дальше. Все слабее доносились их голоса.
Скоро путь монтерам преградила гряда торосов. Громадные льдины торчали вертикально, косо, как их положило во время ледостава. Они вспыхивали на солнце, мокрые, зеленоватые, истекающие под жаркими лучами влагой. Они растянулись метров на сто — не обойдешь.
Люди остановились. Шедший впереди с шестом махнул рукой и первым полез на торосы, выбирая путь получше. За ним полез второй, коротенький человек, потом Борис.
Он полз на коленях, держа одной рукой трос, другой подтягивая тело. Взобравшись на криво поставленную льдину, не удержался и пополз назад. Снова взобрался и снова съехал вниз.
Я смотрел на брата из-за лиственницы, и к моему горлу подкатывал ком. А я-то, я-то считал… Куда ему, думал я, до работы взрывника или лоцмана, бурильщика или шкипера на переправе. А выходит, выходит, не так…
— Слушай, Коська, — сказал я и вдруг сам услышал в своем голосе отчаянную решимость.
— Чего? — Коська поежился.
— Ты трус или нет? — спросил я.
— Ну, чего тебе? Чего? Придумал что-нибудь, да?
— Вот что, — сказал я. — Идем на лед.
— Это зачем еще? — Коська вытер нос.
— Поможем им, ну. Или мало чего там.
— Надают по шее. Очень мы им нужны.
— Коська!
— А если я утону, будешь отвечать?
— Трус несчастный!
Больше Коська не интересовал меня. Я вылез из укрытия и побежал по склону вниз. Ноги сами несли меня: если б я захотел остановиться, не смог бы.
Я перевалил торосы у берега и побежал вдоль толстого стального троса, слабо шевелившегося на льду. Я мчался по следам, сапоги проваливались в ледяную жижу, брызги попадали в лицо, мочили короткое бобриковое пальтецо.
Я не думал, что скажет мне брат, прогонят другие или нет. Я бежал. Я не мог оставаться сейчас на берегу, в укрытии, и ждать.
Когда я добрался до гряды огромных торосов, Борис уже одолел первую льдину, взобрался на вторую, подтянул трос и карабкался на новую мокрую льдину. Но тут он поскользнулся, угодил в щель между торосами и никак не мог вырвать глубоко застрявший сапог.
Я вцепился в сапог обеими руками и рванул.
Борис, лежавший на боку, покосился на меня.
— Вовка? — Но особого удивления в его голосе не было. — Подержи трос, а то ударит меня.
Я прижал к животу тяжелый и жесткий, толщиной в руку трос.
Борис выдернул ногу, всполз на гигантскую льдину и перевел дыхание.
— Ох и тяжел! Ну, поехали дальше.
— Поехали, — сказал я, обхватывая витой мокрый трос, и мы поползли дальше.
Кожа на руках горела, сердце билось, как молот, но я ни на минуту не отпускал троса. В одном месте лед под ногами выкрошился, и я бы съехал вниз, если б не держался мертвой хваткой за трос. Трос тащился вперед, и вместе с ним тащился я, пока мои сапоги не нащупали новой опоры.
Медленно и мучительно на людских плечах и спинах, пригибая своей тяжестью ко льду, обдирая сквозь рукавицы кожу, переползал трос Ангару.